Моя сто девяностая школа | страница 25
— Я знаю, — сказал я, хотя я твердо знал, что никакая птичка ниоткуда не вылетит. И это было очень обидно. — Зачем вы говорите неправду, — сказал я, — вы же знаете, что никакой птички у вас нет…
— Не спорь, — сказал папа. — Если фотограф захочет, то она может вылететь.
— Не может, — сказал я. — Я уже не маленький. Через два дня я иду в гимназию. И нечего меня обманывать.
— Ну хорошо, — сказал Булла, — птички не будет. Будет вспышка магния. На секунду вспыхнет огонек. Это тебя устраивает?
— Устраивает, — согласился я.
— Но улыбаться все равно нужно.
— А если мне не весело? — спросил я.
— Веселить тебя никто не будет, — сказал отец, — но улыбнуться нужно для фотографии.
Я попытался улыбнуться.
— Это гримаса, а не улыбка, — сказала мама. — Твой портрет будет висеть у меня в кабинете; увидев такое зрелище, ко мне перестанут ходить больные. Они не будут доверять врачу, у которого сын с такой физиономией.
— Что ты, в конце концов, не можешь улыбнуться? — спросил отец. — Целый день улыбаешься, как дурак, а тут не можешь на одну секунду?
— О! — сказал Булла (я улыбнулся на слове «дурак»), нажал какую-то кнопочку, вспыхнул огонь, что-то щелкнуло, и сизый дымочек потянулся в воздух от железки, на которой сгорел магний.
— Еще разок, — произнес Булла. — Теперь попробуем стоя.
Я встал с кресла.
— Поверни головочку чуть влево. Смотри вот сюда, на спинку этого стула. Не жмурься, и пусть будет задумчивое лицо.
Я не знал, как это сделать.
— Неужели ты не можешь задуматься? — спросила мама. — Фотография стоит таких денег, а ты ее можешь испортить.
— Ну, задумайся же, — строго сказал отец. — Ты думаешь когда-нибудь?
— О чем мне думать?
— Хотя бы о том, сколько стоит твоим родителям эта съемка.
Я задумался. Опять Булла сказал: «О!», опять вспыхнул магний, опять что-то щелкнуло и в воздухе повис дымок.
— Всё, — сказал Булла. — Завтра можно будет получить карточки.
Родители поблагодарили, и мы поехали домой уже не на извозчике, а в трамвае.
Через день папа заехал за карточками, дал одну из них увеличить и заказал раму. А еще через несколько дней в кабинете над письменным столом висел мой портрет. В раме под красное дерево стоял у раскрытого рояля задумчивый мальчик в матросском костюме.
— Это ваш сыночек? — спрашивали мамины пациенты.
— Да, это мой сын.
— Какой умный мальчик! У него на лице написана мысль. Наверно, он у вас замечательно учится…
— Он только завтра первый раз пойдет в гимназию, — с гордостью произнесла мама.