Радуга. Цыган и девственница. Крестины | страница 75
День тянулся невыразимо медленно. Она совершенно не знала, что делать и впадала в ужасные промахи, непрестанно давая повод для насмешек детей; как-то обратившись с вопросом, она неожиданно потеряла нить урока и никак не могла сообразить, как продолжать. Хозяевами положения были дети, она им уступала. Ей все время был слышен голос мистера Брента. Он, как машина, тем же размеренным, повышенным, неестественным голосом вел свой урок, равнодушный ко всему остальному. Она же была во власти своих учеников и не могла избавиться от этого. Эти пятьдесят человек зависели от ее приказаний, ненавидели их и злобно их ждали. Это ощущение прерывало ее дыхание, она чувствовала, что временами задыхается. Их было так много, это была толпа, множество, а не дети. Это был какой-то четырехугольник. Она не могла говорить с ними, как с детьми, потому что это были не отдельные дети, каждый сам по себе, а какое-то одно множественное, коллективное существо.
Наступил обеденный перерыв. Печальная, ошеломленная, растерявшаяся, она направилась завтракать в учительскую комнату. Никогда еще не чувствовала она себя в такой степени чуждой жизни. Ей казалось, что она только что освободилась от какого-то ужасного состояния, где все было, как в аду, одним из звеньев жестокой, злой системы. Но полного чувства свободы она не испытывала, ее страшило послеобеденное время.
Первая неделя прошла в полном смятении. Она не знала, как взяться за учение и сознавала, что никогда этого не постигнет. Время от времени к ней на урок являлся мистер Гарби, чтобы посмотреть, чем она занимается. От одного сознания присутствия этого грозного, властного человека она чувствовала, что у нее уходит из-под ног почва, что она делается такой нереальной, колеблющейся, как бы несуществующей. А он продолжал стоять, наблюдая за ней со своей любезной улыбкой, за которой таилась угроза. Он молчал, предоставляя ей продолжать свои занятия, а она чувствовала, что у нее душа расстается с телом. Потом он так же безмолвно удалялся, и его уход звучал насмешкой. Класс был его классом, а она была трепещущим, подчиненным созданием. Он колотил учеников, придирался и ругался, они ненавидели его, но он был хозяином, и его слушались. И хотя она была ласкова и внимательна со своим классом, они принадлежали мистеру Гарби, а не ей. Как твердый, устойчивый механизм, он присваивал себе всю власть, и класс признавал её. И вся власть в школе исходила от него.