Голубая лента канала мягко извивалась между изгородями, окрашенными по-осеннему, и устремляясь к зеленевшему вдали холму. По левую его сторону царила оживленная деятельность черных копей, железной дороги и огорода, возвышающегося на холме. Белый циферблат церковных часов был отчетливо виден в вечернем свете.
Урсула чувствовала, что это была дорога в Лондон — сквозь этот шум и ужас к манящему водовороту города. По другую сторону, на зеленые заливные луга, на старые ивы, неотступно следовавшие за всеми изгибами реки, на бледные полоски полей тихо опускался вечер. Все было залито мягким светом, и даже ветряная мельница крутилась совсем бесшумно.
Урсула и Антон Скребенский шли вдоль берега канала. На изгородях в листьях краснели зрелые плоды. Вечернее зарево, скрип мельничных крыльев и слабый крик птиц встречались с хриплым шумом копей, с мрачной дымностью города. А они шли вдоль голубых извилистых вод реки, отражающих в себе полоску неба.
Следы загара на лице и руках делали его в глазах Урсулы особенно красивым. Он рассказывал ей, как учился подковывать лошадей и отбирать скот для убоя.
— Вам нравится быть солдатом? — спросила она.
— Я, собственно, не солдат, — ответил он.
— Но вы занимаетесь только тем, что связано с войной, — сказала она.
— Да.
— Вам хотелось бы пойти на войну?
— Мне? Пожалуй, это было бы интересно. Да, если бы война, я охотно пошел бы.
Странное чувство овладело ею, — сознание чего-то, что может воплотиться в действительность.
— Почему вы хотели бы пойти?
— Я был бы занят чем-то действительным, настоящим делом. Сейчас же у меня, собственно говоря, игрушечная жизнь.
— А что бы вы сделали, если бы пошли на войну?
— Я бы строил железные дороги и мосты и работал бы, как негр.
— Но вы бы делали их только для того, чтобы они были разрушены после окончания войны. Разве это не выглядит настоящей игрой?
— Да, если войну вы можете назвать игрой.
— А что же это?
— Это же самое серьезное дело из всех — сражаться!
Она почувствовала резкую отчужденность.
— Почему сражаться или воевать вы считаете самым серьезным делом?
— Вы идете на то, чтобы убить или быть убитым, и я предполагаю, что убийство — достаточно серьезное дело.
— Но с вашей смертью все кончается, — сказала она.
Несколько мгновений он промолчал.
— Дело в том, что следует из нее. Важно, например, удастся ли нам выгнать Магди или нет.
— И вам и мне, какое нам дело до Хартума?
— Вам необходимо пространство, чтобы жить, и кто-то должен позаботиться об этой территории.
