Нефертити. «Книга мертвых» | страница 20
В продолжение этого монолога я глаз не поднимал. И поскольку мы, как казалось, держали друг перед другом речи, то после почтительной паузы я поднялся и начал своей ответ:
— Я согласен с вашей оценкой ситуации. И с благодарностью принимаю предложение профессионального содействия. Но поскольку Эхнатон сам избрал меня, надеюсь, я смогу заручиться безоговорочной поддержкой всех его слуг. Я верю, что таково будет его желание. И не сомневаюсь, какая судьба меня ждет, если я не справлюсь.
Он едва заметно наклонил голову и чуть дольше, чем следовало бы, смотрел мне в глаза.
— Мы прекрасно поняли друг друга.
Затем он вернулся к своему столу, быстро пробежал документ на папирусе, посмотрел на меня с загадочным выражением лица — средним между улыбкой и предостережением — и почти небрежно вернул документ на пустой поднос.
— Ваша беседа состоится на закате, — проговорил он, прежде чем сесть и отвернуться к окну.
Я вышел из комнаты с ощущением, что он наблюдает за мной затылком своего грубо сработанного черепа, и закрыл за собой дверь. Мне пришлось посильнее надавить на нее, чтобы закрыть как следует. Скрип и стук насторожили эскорт, противного секретаришку и сопровождающего. Последний подошел ко мне и сказал:
— Я покажу, где вас разместили. А затем отведу на назначенную вам встречу.
Значит, он уже знал об этом. Я почувствовал себя животным, которое готовят к жертвоприношению.
На закате, подумать только. В час смерти.
7
Мне ничего не оставалось делать, как ждать, а ожидание для меня — пытка. Лучше уж есть песок. Мне отвели комнату с кушеткой и столом в здании за главными храмами и полицейской казармой. Окно выходит на пустой бассейн с недействующим фонтаном. Здание окружено террасой, а далее открывается вид на заваленный камнями участок Красной земли. Кто-то на скорую руку попытался придать террасе не такой заброшенный вид, поставив какие-то сомнительные растения и маленькие кустики акации в горшках. И скамью, как будто у меня найдется свободное время, чтобы посидеть в тени и поразмышлять о развлечениях и поэзии. В остальном здание кажется необитаемым. В нише над изголовьем кушетки стоит изображение Эхнатона, великого фараона, перед которым я вскоре предстану. Что ж, тогда я смогу оценить разницу между чудным парнем в этой нише — длинная шея, обвисший живот и большие раскосые глаза, что-то среднее между мулом и тещей, — и реальностью божественного воплощения.
Я выпил воды из кувшина. Она оказалась необычайно сладкой и чистой. Затем я испробовал кушетку и удивился, какой удобной она была, особенно после корабельного гамака, в котором провисает спина. Слишком удобной, как выяснилось. Я резко проснулся от стука. Было поздно, и кто-то стучал в дверь. Я ничего не помнил. Мой дневник валялся на полу, страницы его измялись, поток слов оборвался на середине предложения. Статуя Эхнатона по-прежнему взирала на меня, как будто я уже провалил работу. Но я чувствовал себя на удивление отдохнувшим. Неужели я настолько устал, чтобы вот так уснуть? Я осмотрел комнату. Ничего вроде бы не изменилось. Я осмотрел дневник: страницы не вырваны, пометок нет. Однако ощущалось какое-то изменение. Словно в памяти воздуха сохранился след воспоминания о присутствии другого человека. Не было ли в воде какого-то зелья? Я вспомнил ее необычно сладкий вкус.
