Нефертити. «Книга мертвых» | страница 18
6
Я очутился в просторной, хорошо освещенной комнате. Главным предметом обстановки был большой стол с полированной крышкой из какой-то красивой, неизвестной мне породы дерева. На нем стояло несколько вещиц тонкой работы: ваза с цветами голубого лотоса, статуэтка Эхнатона, изящный алебастровый кувшин в форме птицы, взлетающей с воды, коллекция кубков и два деревянных подноса. Из-под стола доносился странный звук — как будто кто-то тяжело дышал. За столом, изучая документ, взятый с первого подноса, сидел крупный мужчина. На меня он внимания не обратил. Маху.
Он был коренастый, с могучей мускулатурой, средних лет. Его превосходство в ранге и власти сказывалось и в манере держаться, и в пропорциях тела, и в отчетливо грубой, словно бы вытесанной из камня форме головы с совершенно седыми и очень коротко остриженными волосами, а также в элегантной одежде, облекавшей тело, которая была во всех отношениях богатой и роскошной. Его шею украшало необыкновенное ожерелье. У меня хватило времени его рассмотреть. Шесть рядов колец с множеством золотых колечек поменьше, подвешенных на ниточках, скреплялись тяжелой застежкой, украшенной крылатым скарабеем и солнечными дисками, и были инкрустированы лазуритом. Еще на нем была тончайшего белого льна туника с рукавами и сандалии.
Но интереснее всех этих по-театральному пышных одежд были его глаза. Когда Маху наконец соблаговолил поднять на меня взор, я увидел, что они необычны, но не своим топазово-дымчатым цветом, а голодным блеском. Жестоким и явно небрежным, как у льва или божества. Мне показалось, что он может видеть меня насквозь, со всеми моими слабостями, уязвимыми местами и вытекающими из них последствиями. Я спросил себя, завтракал ли он; есть ли у него дети, жена, друзья; ведет ли он такой образ жизни, при котором подобную власть можно укротить нежностью и заботой? Или все человечество со всеми своими мечтами, амбициями и тщеславием сердца настолько ясно для Маху, что у него не больше чувств к людям, чем у бога к глупым смертным, в один момент стираемым временем, как тряпкой, прошедшейся по засиженному мухами и потускневшему зеркалу?
Я ответил встречным взглядом. Маху вышел из-за стола и направился ко мне в сопровождении жирной черной собаки — источника странного дыхания.
— Я вижу, вас заинтересовало мое ожерелье, — сказал он. — Подарок Эхнатона. Важно одеваться в соответствии с тем, как ты себя видишь, не так ли?
— Ваш наряд великолепен, — признал я, надеясь, что моя легкая ирония попадет в точку. Но его брезгливый взгляд, брошенный на мою весьма поизмявшуюся в дороге одежду, казалось, дал понять, что любая ирония с моей стороны пропадет втуне из-за очевидного несоответствия моего внешнего вида, а следовательно, недостатка уверенности.
