Выбрали место для лагеря, быстро связали парами наших лошадей, ослабили подпруги, сняли палатки, казан. Невдалеке протекал чистый ручеек.
Ошрахун сложил из камней очаг, притащил дров, налил в казан воды. Мы с Валентином принялись за установку палаток. Поставили их так, чтобы холодный утренний ветер с гор не задувал внутрь. В палатках расстелили кошму, вынули и уложили спальные мешки.
А вот и долгожданный ужин.
Наконец, можно было снять сапоги и забраться в палатку.
Тепло и уютно внутри. На задней стойке горит в самодельном подсвечнике толстая свеча. А когда она гаснет, сквозь парусину приветливо просвечивает мигающий огонек костра. Слышатся заглушенные расстоянием смех и говор товарищей, звук топора, строгие окрики Орусбая.
Но скоро бивуак стихает. Усталые путешественники засыпают крепким сном, и только у лошадей виднеется укутанная в чапан фигура дежурного.
* * *
Первый перевал на нашем пути был Карагыр — Черная сопка. Сначала утомительный подъем по долине маленькой речки Кокиян-су. Подъем становится все круче и круче. Тропинка, выбитая в черной степи, теперь идет зигзагами.
Кони останавливаются, тяжело поводя взмыленными боками.
Уже давно мы все спешились и ведем лошадей в поводу. Все труднее отдышаться разреженным воздухом. Остановки приходится делать чаще и чаще. Сердце колотится в груди, словно собираясь выскочить. Я стараюсь не разговаривать, двигаться ровными шагами, дышать глубоко. Удается это плохо. Становится холодно, в углублениях и за камнями лежит снег. А до конца перевала кажется еще столько же, как и было при начале подъема.
Орусбай не сходит с коня. У него, как у многих старых киргизов, непоколебимая уверенность в том, что, если хозяину нужно, конь должен идти или сдохнуть. Он отличный ездок. В самых головокружительных местах нашего пути, где оступившаяся лошадь мгновенно увлекла бы в пропасть за собой и всадника, Орусбай все так же невозмутимо сидел на своем Тюльпаре, помахивая камчой и успокоительно покрикивал: «Чо! Чо!»
— А ты думаешь, его четыре ноги хуже, чем твои две? — с усмешкой сказал он мне, когда я посоветовал ему сойти. — Киргизский конь на горах родился…
Я старался и себя приучить к такому спокойному управлению конем. Некоторых успехов мне удалось достичь, однако в опасных местах я по-прежнему предпочитал свои собственные две ноги.
Наконец, мы оказались на гребне перевала. Здесь, спешившись, подождали вьючных лошадей. Орусбай, по обычаю, положил камень на одну из двух пирамид, обозначающих перевал.
