* * *
Чем объяснить наш крепкий сон в эту ночь?
Может быть, виной тому усталость и волнения пережитого дня. Может быть, некоторая привычка к высоте, свежий воздух и сравнительно теплая ночь.
Но тяжелое пробуждение, головная боль у всех и рвота у Сорокина наводили на подозрения, что нас усыпили.
Эти подозрения мгновенно перешли в уверенность, когда мы увидели, что Акимхана и Ошрахуна на скале нет.
Исчезли и их узлы с вещами. Правда, все имущество экспедиции оказалось в сохранности. Но зато двух носильщиков, которым предстояла переброска продуктов на ледник, с нами теперь не было.
Шекланов предложил снарядить погоню.
Сухорецкий молча показал ему на часы. Трусы успели уйти так далеко, что догнать их будет невозможно. Да и зачем? Если страх оказался сильнее чувства долга и заставил пренебречь заработанными деньгами, то вряд ли удастся их переубедить.
Значит, восемьдесят кило дополнительного груза раскладываются на остающихся. Правда, уменьшится и количество едоков… Опять начались подсчеты, сложение, деление…
Сухорецкий предложил нам вывернуть свои рюкзаки и беспощадно их облегчить. Он сам поочередно рылся в вещах у каждого.
Несмотря на протесты Сорокина, он выбросил его зеркало, безопасную бритву, эмалированную кружку, запасной кусок мыла.
Чистка продолжалась минут тридцать и всем основательно испортила настроение. Каждый ворчал, откладывая любимые и привычные мелочи, туалетные принадлежности, лишнюю пару носков, чистую рубаху.
Но Сухорецкий был неумолим. Вместо лишних вещей, изъятых из мешков, каждому пришлось взять около трех килограммов экспедиционного груза и тем самым увеличить запасы продовольствия.
Горцев сидел молча, курил, вздыхал. Когда, наконец, мы закончили «потрошение» мешков и принялись набивать их продуктами, он отозвал Сухорецкого в сторону.
Мы не слышали, о чем говорил Горцев, но его подавленный вид и виноватое лицо сказали нам обо всем лучше всяких слов.
Сухорецкий повернулся к Горцеву спиной и подошел к своему мешку. Он сунул в него, не глядя, десятикилограммовый пакет с сахаром и, присев так, чтобы лямки пришлись у плеч, надел рюкзак.
Потом, опираясь на ледоруб, он встал и медленно начал спускаться к лагуне. С неестественной веселостью Николай Николаевич запел какую-то песенку, но, закашлявшись, чертыхнулся и замолчал.
— Ну не могу, товарищи… — чуть не плача, сказал Горцев. — Ведь у меня жена и двое детей… Ну как я их оставлю? Просто не имею права рисковать… Ведь идете вы на верную погибель.
