Наше восхищение сменилось разочарованием. Оказалось, что озеро окружено с обеих сторон крутыми скалистыми стенами высотой около 1200 метров, спускающимися до самой воды. Напрасно мы пытались перебраться через эти стены.
Мерцбахер,
«Путешествие на Иныльчек»
Что же нам оставалось делать? Неужели и в третий раз отступать, не узнав ничего о Северном Иныльчеке, не побывав на озере, не разгадав его загадки?
Уже стемнело, но мы долго не расходились по палаткам.
Под выступом скалы горел костер. К дровам, привезенным из долины, Ошрахун прибавил колючий ташерге (расколи-камень), который ютился в расщелинах скал. Колючка долго дымила, заставляя нас чихать и переползать с места на место.
Потом кто-нибудь припадал к земле и сильно дул на подернутые золой уголья. Колючка вспыхивала вдруг, треща, горела, ярко освещая закопченный камень над нашими головами, угрюмое лицо Акимхана и Горцева, задумчиво покручивающего ус.
— Тащили, тащили эту резиновую ванну, — пнув ногой лодку, сказал угрюмо Шекланов, — и все без толку. Тут и воды-то нет. Просто удивляюсь, ребята, что это вам в голову взбрело тащить на чистый белый лед лодку.
— Николай Николаевич, — сказал Сухорецкий, — что вы посоветуете?
Николай Николаевич помолчал, потом густо откашлялся.
— Думаю, что необходимо пробираться, — ответил он, — но вот как это сделать, ей богу, не знаю.
— Что он говорит? — торопливым шепотом спросил Акимхан у Горцева и, получив ответ, глухо заворчал.
— Ну, тогда сделаем так, — решительно сказал Сухорецкий. — Завтра рано утром переберемся на береговую скалу. Оттуда спустимся вниз в ущелье. В это ущелье должен входить залив озера. Будет чистая вода — попробуем плыть. Не будет — начнем искать пути по берегу. — Он помолчал и, посмотрев на Валентина, прибавил: — А Гусев пойдет в разведку вверх по ущелью, может быть, найдет перевал в соседнюю боковую долинку.
В палатке было тесно. Николай Николаевич дымил чудовищной «козьей ножкой». У входа сидел на корточках Горцев. Я пробрался к своему месту и с трудом влез в спальный мешок.
— Вот, извольте, — сердито сказал мне Николай Николаевич. — Жалеет, что связался с нами. А еще казак!
— Я, товарищ Рыжов, не о том, — с трудом подыскивая слова, заговорил Горцев. — Если бы вы мою жизнь узнали, вы бы поняли меня. Я не боюсь. Знаете, я, когда охочусь, могу забраться куда угодно. И на гражданской тоже видал всякое. Но так вот — без причины лезть на погибель — не понимаю…
