— Наша позапрошлогодняя марка, — сказал Гусев, когда я подошел. — Мы на правильном пути.
Пошли увереннее. Еще несколько километров изнурительных подъемов и спусков с одного конуса на другой — и караван спустился в рандклюфт, который образовался между отступающим ледником и берегом долины.
Размолотая и отшлифованная порода, вытянутая движением ледника, лежала вдоль нашего пути высокой и крутой насыпью. Могучее тело ледника являлось другой стеной довольно просторного ущелья, по которому продвигался наш повеселевший отряд. Местами на дне ущелья лежал нежный песочек, оставленный здесь потоком.
Кони шли бодро, плотно слежавшийся песок и ил пружинили под ногами, глуша шум шагов. Зато явственнее слышалась теперь симфония ледника: журчание невидимых ручьев, грохот падающих камней, звонкий плеск водопада, низвергающегося в маленькое озерко, иногда раздавался какой-то утробный гул и ворчание.
Сорокин, нервно прислушиваясь, объявил, что ледник, очевидно, переваривает мелкие и очень вкусные камешки — пудиков по пятнадцати.
Загрубский объяснил заинтересовавшемуся Горцеву, что ледник непрерывно движется вперед, увлекая за собой каменные глыбы, свалившиеся со склонов.
— Вот смотрите — это береговая морена, она оттиснута льдом к берегам. Боковые леднички-притоки приносят на спине свою морену, большой лед тащит ее по своему течению, образуя серединную морену. Там, куда лед непрерывно выносит всю эту массу валунов и осколков, а сам тает, образуется конечная морена.
Горцев понимающе кивал головой. Все это было нам теперь хорошо видно, так как мы выехали на высокий гребень боковой морены.
— Ну, есть еще донная морена, — продолжал Загрубский, — ведь камни падают в трещины, протаивают своей тяжестью лед до самого дна. Эта морена устилает русло ледника мощной толщей.
Слушая объяснение Николая Николаевича, мы немного отстали от каравана.
Сухорецкий ехал теперь за головным — Орусбаем. Он снова послал нас пробивать дорогу. Здесь в Иныльчек впадал один из тех боковых ледников, о которых рассказывал только что Николай Николаевич.
На переход через этот ледник и проводку вьючных лошадей ушли наши последние силы.
Уже начинало темнеть.
Горцев подъехал ко мне.
— Скоро ли привал? — спросил он в полголоса. — Ворчит все наш чернобородый. Говорит, что измучился.
— А вы как?
— Что же я? Я как и все…
Лошадям назавтра предстоял длинный и утомительный путь, и нам необходимо было их покормить.
Но вот в одном месте рандклюфт расширился, и Орусбай радостно закричал:
