. По воспоминаниям одного из литературных сотрудников Сергея Юльевича – а этот сотрудник относился к министру с явной симпатией – тот за столом вел себя достаточно непринужденно. На дипломатическом приеме Витте увлекся беседой и не заметил, что его тарелку унесли (он ел цыплят): «Не смутившись ни на секунду, он швырнул косточку под стол и как ни в чем не бывало продолжал беседу…»
[57]Резкость и угловатость манер, отсутствие внешнего лоска, порой даже грубость речи производили сильное впечатление. Государственный секретарь А.А. Половцов с неприязнью отметил в своем дневнике: у нового министра «такие ухватки, что и в дворницкую едва пустить можно»[58]. Отзыв генеральши Богданович о Витте был немногим благоприятнее: «…похож скорее на купца, чем на чиновника»[59].
Других же он подкупал своей естественностью, безыскусственностью и отсутствием чиновничьего подобострастия. В.П. Мещерский, издатель влиятельной столичной газеты «Гражданин», в салоне которого часто бывал Сергей Юльевич, отмечал: «В черном сюртуке, развязный и свободный в своей речи и в каждом своем действии, он мне напомнил наружностью английского государственного человека»[60].
Так или иначе, для многих было очевидно, что в сановнике, которого они видели перед собой, «не было ничего от бюрократического штампа»[61], что перед ними – «самодержавный делец»[62], «крупный делец государственного масштаба»[63], человек реальности и дела[64], который своим внешним обликом скорее похож на предпринимателя, чем на главу министерства. Называли его и «министром в пиджаке» (а не в мундире)[65], отмечая пренебрежение условностями и демократичное отношение к подчиненным. Отличительные черты министра финансов, выдающие в нем представителя делового мира, существенно влияли на его репутацию.
Как утверждали знавшие Витте люди, он стеснялся своего неродовитого происхождения и «заметно льнул к аристократическим верхам»[66]. Министр особенно любил подчеркнуть, что по материнской линии происходит из древнего княжеского рода Долгоруких. В кабинете Витте в его особняке на Каменноостровском проспекте вся стена была увешана портретами предков со стороны матери. Один из близко знакомых с Витте журналистов вспоминал впоследствии: «Об этих “предках” он мог говорить часами, и нельзя было доставить ему большего удовольствия, как спросить, в каком он родстве с Михаилом Черниговским (из Долгоруких), умученным в Орде. Витте немедленно устремлялся к портретной стене и начинал с увлечением объяснять генеалогию Долгоруких»
