— Девяносто долларов… Всего лишь девяносто вшивых долларов…
У дверей, на которых значилось: «Окружной прокурор», третий помощник шерифа задержался. Он чувствовал, как на него накатывает волна неуверенности и беспокойства. Когда Макомбер стал поворачивать ручку двери, его ладонь внезапно вспотела. Однако в помещение он вступил с независимым видом человека, выполняющего важное государственное дело.
Дверь в личный кабинет начальства была приоткрыта, и из-за неё до Макомбера доносился крик окружного прокурора:
— Побойся Бога, Кэрол! У тебя совсем нет сердца! Неужели я похожу на человека, который состоит из долларов? Отвечай!
— Я всего-навсего хочу немного отдохнуть, — упрямо пробубнила в ответ прокурорская супруга. — Каких-то три недели. Я больше не в силах выносит здешнюю жару. Если мне придется остаться здесь ещё хотя бы на неделю, я просто лягу и умру. Неужели ты хочешь, чтоб я легла и умерла? Тебе мало того, что ты заставил меня жить в этом оазисе. Теперь хочешь, чтобы я в нем закончила свои дни. — Она заплакала, покачивая головкой с прекрасно ухоженными светлыми волосами.
— Ну, хорошо, Кэрол, хорошо, — сказал прокурор. — Поезжай. Ступай домой и начинай паковаться. Перестань плакать. Ради всего святого умоляю перестань плакать!
Кэрол подняла голову, поцеловала окружного прокурора и вышла из кабинета. Проходя мимо Макомбера, она все ещё смахивала слезинки с кончика носа. Прокурор тоже вышел из кабинета, провел супругу через всю приемную и распахнул перед ней дверь. На пороге она поцеловала его ещё раз и вышла в коридор. Окружной прокурор закрыл дверь и, устало опершись на неё спиной, и ни к кому не обращаясь сказал:
— Она хочет уехать в Висконсин. У неё там есть знакомые и там множество озер. — Затем прокурор взглянул на Макомбера и спросил: — Что вам надо?
Макомбер рассказал ему о Брисбейне и Лос-Анджелесе, о средствах, которыми располагает шериф и о том, что по этому поводу думает казначей. Окружной прокурор присел на стоящую у стены скамью и слушал помощника шерифа, низко опустив голову.
— Что же вы хотите от меня? — спросил он, когда Макомбер закончил повествование.
— Этот Брисбейн, должен сесть за решетку на пятнадцать лет. Если мы доставим его сюда, у судей на этот счет не возникнет никаких сомнений. Он полностью изобличен. И обойдется это нам, в конце концов, не больше чем в девяносто долларов… Если бы вы сказали свое слово… Выразили бы протест…
Окружной прокурор сидел на скамье, низко склонив голову. Его руки расслабленно болтались между колен.
