.По глазам твоей мамочки я вижу, что она мне не верит и желает мороженного с содовой водой. Её глаза, правда, говорят и том, что мороженное так скоро после ленча тебе давать не следует. Однако твоя мамочка не знает, что я три года мечтал о том, как угощу тебя мороженым. Думаю, что теперь, когда война кончилась, она не станет поднимать из-за этого шум…»
А завтра ночью они будут расслаблено лежать в мягкой постели, бездумно и лениво уставившись в потолок. Её голова будет покоиться на его руке, а их шепот смешается с шумами спящего города: отдаленным звоном сцепок и стуком колес на сортировочной станции рядом с озером, и мягким шелестом пролетающих по скоростному шоссе автомобилей…. «В Каире, в Египте мне пришлось спать в одной кровати с парнем из Техаса, который весил двести тридцать фунтов. Парень мечтал поступить на флот, но рост у него был шесть футов шесть дюймов, и ему сказали, что он не поместится как ни на одном из действующих судов, так и на тех, что строятся. Кроме того, он был влюблен в девицу, с которой познакомился в Нью-Йорке — она торговала перчатками в „Саксе“[6] — и о которой толковал все ночи напролет. Теперь мне известно, что объем бюста у неё тридцать шесть дюймов, живет девица в районе „Гринвич виллидж“ в одной квартире с шестью выпускницами Вассара[7], а на правой ягодице у неё шрам длинной шесть дюймов, который она получила, упав на катке. Какой-то мужчина на беговых коньках не сумел вовремя затормозить. Сейчас, надо сказать, мое положение гораздо лучше, чем тогда в Каире в одной постели с техасцем весом в двести тридцать фунтов. А теперь я тебя поцелую, если не возражаешь…».
Он услышит голос, что-то шепчущий ему в ухо в ласковой темноте ночи, дышащей свежим ночным ветерком с озера, знакомый аромат духов и едва уловимый, сухой запах её волос, который хранился в его памяти эти три года… «Когда я дежурила в госпитале, она весь день проводила в детском саду в Тусоне. Там её все очень любили, но у неё появилась склонность колотить лопаткой других маленьких мальчиков и девочек. В итоге мне пришлось поручить её заботам сестры. Перестаньте смеяться, мистер ветеран, или я заткну вам рот подушкой. Вам легко хохотать, поскольку вы летали в десяти тысячах миль отсюда, и у вас не было никаких забот, кроме япошек и немцев. Хотела бы я взглянуть на вас, мистер ветеран, если бы вы были матерью, а семь юных мамаш налетают на вас, чтобы сообщить, что ваше дитя ежедневно колотит их отпрысков деревянной лопаткой….». За этими словами следует поцелуй, после которого её головка снова оказывается у него на груди. Посмеявшись немного над дочерью, которая спит в соседней комнате, и, наверное, видит во сне других детей и множество деревянных лопаток, они постепенно стихают. Однако проходит совсем немного времени, и он снова чувствует ищущее прикосновение ладони к своей груди. «У тебя грудь более волосатая, чем я помню.»
