- Все ничего, мама, да вот беда - громоотвода у тебя нет! Это плохо. Вишь, какие тучи бывают?
Собрался лезть на крышу - лестницы не нашел. Принес две жердины, начал топором, молотком да гвоздями спешно сооружать ее, приговаривая:
- Надо лестницу тебе сделать, мама, ведь громоотвод-то ставить все равно рано или поздно надо будет, так что без нее никак не обойтись.
А за оградой машина, пришедшая за багажом, сигналит без конца: пора уезжать! Василий же отмахивается, да лестницу продолжает матери мастрячить.
Наконец, сделал, залез по лестнице на крышу - проверить на прочность, поглядел сверху на родные Сростки, на мгновение легкая тень набежала на лицо, а потом спустился быстро вниз, направился к калитке, да вдруг остановился, посмотрел пристально на баньку, веранду, которые своими руками некогда соорудил, словно запоминая их навсегда. На прощанье обнял крепко и расцеловал мать в обе щеки, улыбнулся ей виновато и легко шагнул со двора в бессмертие.
Знала бы Мария Сергеевна, что видит в последний раз своего дорогого сыночка, ни за что бы не отпустила из дома. Так она потом говорила, похоронив Василия, и при этом начинала горько плакать. Святые слезы Марии Сергеевны - матери Шукшина, пережившей не надолго собственное дитя, укором остаются нашему жестокому времени.
Увы, гроза, действительно, была не за горами, и вскоре ударила в родовую Шукшиных прямым попаданием в того, кто не успел отвести беду от материнского сердца, не поставил на пути надвигающейся беды громоотвода, встретив грозу лицом к лицу, как и предначертала ему в начале пути матушка его, Мария Сергеевна.
Все знала мудрая и бесстрашная женщина, кроме единственного, что Художник - это самое высокое дерево в лесу, и в него первого попадают молнии любых отечественных гроз!
А не засесть ли навсегда
за письменный стол?
Что и говорить, в мир кино пришел серьезный, истинно народный художник, влюбленный самозабвенно в жизнь и человека. Не раз Василий Макарович повторял слова Достоевского, которого любил перечитывать, видимо, находил какие-то аналогии и с собственной судьбой в его жизни и творчестве:
Человек есть тайна, ее надо разгадать. И ежели на это уйдет полная жизнь, не говори, что она прошла напрасно. Я занимаюсь этой тайной. Значит, я человек.
Нельзя не сказать, упомянув имя знаменитого русского писателя, как поразительно портретно схожими были кинопробы Шукшина на роль Федора Михайловича Достоевского.
Конечно, стилистика у В. М. Шукшина хромала, но убедительно побеждала правда жизни, которая и не давала замечать мелкие огрехи. Впрочем, их не избежал и великий Достоевский - особая страница в судьбе Василия Макаровича.
