Сибил очень устала и предложила пообедать дома и пораньше лечь спать. Хьюго не возражал. Он не хотел видеть никого из знакомых. Впрочем, он вообще никого не хотел видеть.
За обедом Хьюго выпил три бокала бербона. Часов в девять вечера Сибил сладко зевнула и пошла в спальню. Хьюго начал стелить себе постель на кушетке в гостиной. На этой неделе он несколько раз вспоминал томный смех, донесшийся до него из окна Сильвии, и теперь мысли о сексе вызывали у него отвращение. Он даже заметил некоторые функциональные изменения в нижней части тела, и стал сомневаться в способности удовлетворить женщину.
«Держу пари, — думал он, — я буду первым мужчиной в истории человечества, ставшим импотентом из-за смеха».
Сибил вышла из спальни, когда он взбивал подушку. В черном, совершенно прозрачном пеньюаре.
— Дорогой, — в голосе слышался упрек.
— Сегодня суббота, — ответил Хьюго, кладя подушку на простыню.
— И? — по внешнему виду Сибил, стоявшей в пеньюаре в дверном проеме, никто бы не догадался, что она беременна.
— Ну, в субботу во время сезона, — мямлил Хьюго, — я привык, можно сказать, спать один.
— Но ведь завтра нет игры, Хьюго, — в ее голосе появились нотки нетерпения. Дальнейшее сопротивление не имело смысла.
— Это правда, — согласился Хьюго и пошел в спальню. Если уж он импотент, пусть Сибил сразу узнает об этом. К счастью, его страхи оказались напрасными. Возможно, из-за трех бербонов. В разгаре любовных ласк, когда Сибил дышала так часто, что Хьюго испугался, не будет ли у нее сердечного приступа, до него донеслись ее мысли: «И чего я не купила то зеленое платье у „Бонвита“[10],- спокойный, задумчивый голос Сибил звучал у него прямо над ухом. — Я смогла бы носить его без пояса. И потом я могу распороть старую норковую шапочку и сделать манжеты к коричневой хламиде, которую я купила на прошлое Рождество. Может быть, мои запястья не будут выглядеть такими костлявыми с мехом вокруг них».
Хьюго закончил свои труды, и Сибил, удовлетворенно сказав: «Ах» и поцеловав его, заснула, слегка похрапывая. Хьюго еще долго лежал, глядя в потолок и изредка переводя взгляд на запястье Сибил, думал о семейной жизни.
Когда он проснулся, Сибил еще спала. Хьюго не стал ее будить. Вдали призывно звонил церковный колокол: чистый, невинный, несущий покой измученной душе. Хьюго выскользнул из постели, быстро, но тщательно оделся и поспешил навстречу райским благам религии. Он сел сзади, в боковом приделе, успокоенный органом, молитвами и приподнятой атмосферой раннего воскресного утра.
