Британец протокольно осведомился:
– What is your name? Как звать?
– Хлебов, – прошамкал беззубый рот.
– What?
– Прапорщик Алексей Хлебов.
«Вот мерзавцы! – выругался про себя Турин. – В наглую подсовывают другого». Это встревожило больше всего: а жив ли Глебов? Не прогуливается ли уже по райским кущам?
Нечаянно обмолвился:
– Это не тот!
Пленник обреченно склонил голову. Жирные мухи облипали тонкую кожицу, пропахшую гнилью. Он покачивался, как тростинка, которую вот-вот унесет ветер. Не в силах смотреть, капитан отвернулся. Заметив его сомнения, рыжебородый властно потребовал:
– Так тот или не тот?
Турин вдруг понял, что если откажется от этого человека, то примет на себя тяжкий грех: «Жить ведь потом не смогу – будет по ночам мерещиться, всю душу изведет».
Боевики с интересом наблюдали за происходящим. Не подавая виду, капитан подошел к Хлебову:
– Здравствуй, Леша.
– Вот и хорошо, – кивнул рыжебородый. – Забирай.
Послышался глумливый смех – чеченцы радовались, что сумели сбыть затхлый товар. Британец кашлянул, хотел поздравить с освобождением, но его обступили новые друзья, повели в дом, откуда доносился запах молодого шашлыка и сочной приправы.
2
Двор опустел. Бойкий пацан, вскинув оплечь автомат, звонко скомандовал: «Вперед!» Его переполняла гордость – отец доверил отконвоировать русских на окраину села.
Шли медленно – Хлебов едва передвигал ноги. За заборами люди занимались хозяйственными делами – чинили упряжь, копались в огородах, варили еду. На чужаков никто не обращал внимания. «Робеют, – догадался Турин. – Опасаются увидеть. Ведь увидеть – значит стать сопричастным».
На окраине пацан показал вдаль:
– Туда! Туда!
Капитан посмотрел на часы, мысленно прикинул расстояние до блокпоста – времени оставалось тютелька в тютельку. Справился у Хлебова, может ли двигаться быстрее? Тот неуверенно пообещал.
– Понятно! Придется делать марш-бросок. С полной выкладкой.
Турин взвалил доходягу на закорки, побежал трусцой. Неожиданно прогремели выстрелы – пацан забавлялся над неуклюжим бегом, паля в воздух. «Ничего, ничего, – подбадривал себя капитан. – Мы еще посмеемся».
Поначалу прапорщик казался легким, почти невесомым.
– Тебя хоть кормили?
– Кормили. Щепоть сухого гороха, корка хлеба… в день.
– Все?
– Все.
– Да, не разжиреешь.
Сырая земля налипала на армейские ботинки большими комьями, и капитан пожалел, что утром, собираясь в путь, не надел резиновые сапоги, прихваченные с собой из Питера. Бежать в них было бы легче – глина к подошвам не так пристает. Но ему хотелось выглядеть перед британцем достойно – все-таки русский офицер.
