Все, что Синицын вынес за последние дни, — голод, усталость, бессонница, от которой и сейчас немного кружилась голова, — забылось. Он почти бежал.
Небо светлело, луна меркла. Места шли знакомые. Уже можно было различить тропу. Когда они поднялись на кремнистый гребень, спускавшийся уступами к берегу Шатухи, совсем рассвело, хотя солнце еще не показалось. На многие километры видны были океан, длинная песчаная коса, речные протоки и устье, заросшее камышом. И совсем далеко выступали на фоне зеленого светлеющего неба три острые скалы. Там находилась фанза.
Тимчук сделал знак остановиться. Он опять ощутил запах гари. Теперь запах шел не с севера, как прежде, а с юга, со стороны реки, и бил прямо в лицо.
Потянуло дымом. Тревожно крича, взлетела сойка, за ней — другая. Громко хлопая крыльями, пронеслась стайка нырков и опустилась на воду. Птицы все чаще пролетали над головой. Шум крыльев, треск кустов (там тоже кто-то бежал, скакал) раздавался уже непрерывно. Справа, шагах в двухстах, блеснул огонек. Он исчез, затем снова блеснул, уже левее… еще левее. Словно кто-то перебегал там, вдоль берега, и поджигал тайгу.
Это и был поджог. Синицын понял, что любой ценой их хотят задержать, отрезать от берега океана и преграждают дорогу огнем. А возможно, это было частью более широкого и гораздо более опасного плана врагов: поджечь тайгу в нескольких местах вокруг бухты, сжечь и взорвать возводимые укрепления!
Так вот почему он слышал запах гари час назад! «Ведь это война, пусть и необъявленная, на самурайский манер: удар из-за угла! Да, да, это они!»
— Ходу! — крикнул Синицын и кинулся вперед. Тимчук — за ним. Гаврюшин сдвинул бескозырку низко на глаза, подхватил винтовку и побежал следом.
— Ходу! Ходу! — выкрикивал Синицын.
Освещаемые заревом пожара, который быстро приближался, они мчались вниз по гребню, прыгая с уступа на уступ, рискуя свернуть себе шею. Дым с каждой минутой усиливался. Слышался громкий треск сучьев, свист огня. Иссохшие кустарники и травы загорались от одной искры.
Пожар догонял моряков, обходил. Уже занимались впереди них поникшие от жары камыши. Справа, слева валил дым. Еще несколько минут — и они будут отрезаны от воды, окружены огнем со всех сторон.
На Синицыне загорелась фуражка. Он швырнул ее на бегу. Гаврюшин рвал с себя тлеющую форменку. Пока он стаскивал ее одной рукой (другая держала винтовку), форменка занялась огнем и опалила ему волосы. Тимчук бросился на помощь Гаврюшину. Преследуемые огнем по пятам, с обожженными лицами и руками, они кинулись с разбегу в воду. Спустя минуту пожар овладел всем берегом Шатухи.
