Плюнув на все, я приложила ладони к слабо подрагивающей груди инкуба и без особой надежды прислушалась к себе.
Боже… я думала, что это – обычная картина? Говорила, что здесь очень холодно? Напрасно. Потому что то, что со мной стало после этого прикосновения, иначе как окоченением не назовешь. Я-то полагала, что ничего не получится, но художник постарался на славу, одарив меня целой гаммой отвратительнейших ощущений. Так плохо мне не было даже тогда, когда лорд Эреной сорвался и едва меня не убил. Тогда меня пил голодный, но не утративший разума гурман, не успевший забыть о ценности чужого «напитка». А сегодня терзал настоящий варвар – дикий и безжалостный.
Я никогда не думала, что инкубы могут так пить – буквально захлебываясь чужой силой, лакая ее, словно обезумевший от жажды пес, случайно нашедший холодный родник. У него больше не было сил терпеть или сдерживаться. У него не было возможности просто остановиться. Он пил, пил и пил, не раздумывая о последствиях. И жажда его была так велика, что он бы умер, но никому не отдал случайно добытое сокровище.
Наверное, если бы я не пошатнулась и не упала в снег, то так бы и умерла – сидя на коленях и впиваясь скрюченными пальцами в окровавленную кожу хрипящего инкуба. Но мне повезло, сильный порыв ветра мощным ударом опрокинул меня навзничь, а оставшийся без новой порции силы инкуб пришел в себя до того, как инстинкт выживания заставил его доползти до моего неподвижного тела и присосаться к нему заново.
– Хейли! – Хриплый голос мужчины едва заметно подрагивал от напряжения. – Эй, ты живая?
Я не ответила – мне было все равно.
– Хейли! – Судя по скрипу, инкуб нашел в себе силы приподняться, но через мгновение снова рухнул обратно в снег. – Прости, я был слишком голоден. Этот проклятый мир выпил из меня все соки…
Я снова промолчала. Но нарисованный инкуб, знающий слово «прости», нравился мне определенно больше, чем прежний шут.
– Не умирай, ладно? – совсем тихо попросил он, а затем с той стороны донесся отвратительный хруст встающих на свои места костей.
Хрусь!
– Я сейчас…
Хрусь! Хрусь!
– Ты только не умирай, а то Кай мне голову оторвет…
И снова – хрусь! Хрусь! А следом – непереводимая тирада на круольском, подозрительно смахивающая на ругательство.
Бездумно глядя на проплывающие по небу тучи, я бесстрастно размышляла о том, что случится, если я умру прямо здесь, в картине. В одной из книг лорда Эреноя было довольно убедительно написано о том, что со смертью разума тело тоже долго не живет. Но вряд ли лорд-директор хотел бы лишиться донора, так что в картине должны быть свои ограничения.
