Трагедия Русской церкви. 1917–1953 гг. | страница 98
Почему же мы говорим, что это был шаг к освобождению Церкви от политических страстей? Да потому, что патриарх Тихон призывал быть лояльными к советской власти именно тех верующих, которые эту власть не любили и которые никаких революционных идеалов не разделяли! Он призвал смириться перед фактом реальности новой власти, которая не могла бы утвердиться без согласия или «попущения» воли Божией. Если столь нечестивая власть послана нам за наши грехи, то тем более мы должны смиренно переносить ее как Божью кару. Это было глубоко православное, исторически традиционное отношение к проблеме власти. Чтобы признать советскую власть «не за страх, а за совесть», верующему необходимо было преодолеть, победить в себе мирские, политические симпатии и антипатии. Это очень трудное духовное дело – жить в мире и быть членом Церкви, когда мир не идет путями Христа. Верующий берет на себя тяжкий крест: сердце свое он полагает в Церкви, но по необходимости подчиняется законам и требованиям мира – однако, лишь до тех пор, пока мир не потребует от него отречения от Христа и Церкви.
Велик соблазн избежать этого мучительного противоречия и слить свои христианские упования с какой-нибудь политической мирской программой или учением. Так поступили обновленцы, объявив коммунизм осуществлением христианских идеалов и призывая верующих полюбить революцию, отождествиться с ней, одновременно не порывая с христианством. Точно так же поступили зарубежные монархисты, решившие, что православие неотделимо от политического строя дореволюционной русской монархии и, что самое главное, от практической борьбы за осуществление этого идеала. Точно так же поступали и христиане либерально-демократического настроя, полагавшие, что только такой настрой совместим с подлинной верой в Христа.
Конечно, подобные вопросы глубоко затрагивают разум и совесть верующего человека. Волновали эти вопросы и патриарха Тихона – его искренние и мучительные поиски истины нашли отражение во многих его посланиях и высказываниях, далеко не однозначных, а порой и противоречивых. Могло ли быть иначе у того, кто не ставил своей целью навязывание всему миру уже готовых решений, но искренне стремился понять духовный смысл происходивших многосложных событий? Такая внутренняя свобода возможна лишь в том случае, когда человек имеет в душе нечто прочное и незыблемое, составляющее основание подлинной церковности. Свидетельством об этом прочном и незыблемом основании и был поступок патриарха Тихона: он показал, что можно оставаться не только членом, но главой и пастырем той же самой Церкви, коренным образом изменив свою политическую и социальную позицию.