Внезапность появления декрета, категоричность его формулировок и, главное, нарочито подчеркиваемая насильственность и грубость его осуществления – все это не оставляло никаких путей к мирному исходу. Невозможно избежать вывода, что правительство к такому мирному исходу и не стремилось – напротив, целью было именно предельное обострение обстановки, провоцирование столкновений, создание поводов для демонстративных и жестоких репрессий.
Для чего это было сделано?
Возможно, в связи с переходом к НЭПу было решено терроризировать и запугать духовенство и верующих, чтобы в условиях большей гражданской свободы Церковь не смогла укрепить свое положение в обществе. Во всяком случае, здесь речь уже шла не о бесконтрольном атеистическом фанатизме, не о злоупотреблениях местных властей, не об эксцессах революции и гражданской войны. Это была продуманная и сознательная партийная и правительственная политика – и это было самым страшным.
Кто был инициатором этой политики, также не вызывает сомнений. 6/19 марта 1922 г. находившийся на лечении В.И. Ленин, как сообщается в его «полном» собрании сочинений (М, 1964. Т. 45. С. 666–667):
«…В письме членам политбюро ЦК РКП(б) пишет о необходимости решительно подавить сопротивление духовенства проведению в жизнь декрета ВЦИК от 23 февраля 1922 г. об изъятии церковных ценностей в целях получения средств для борьбы с голодом».
Текст письма в собрании сочинений не был приведен. Почему? Это становится понятным из содержания письма, опубликованного в 1970 г. за рубежом и лишь весной 1990 г. – в СССР (Известия ЦК КПСС. № 4; полный текст приведен в «Хронологии»). Жестокость и цинизм этого документа, необычные даже для Ленина, вынудили сохранять его в тайне в течение почти 70 лет. Программа, принятая на заседании политбюро, осуществлялась неукоснительно, и лишь в отдельных моментах «с превышением плана» (это касается прежде всего ареста патриарха Тихона).
15/28 марта 1922 г. в газете «Известия» публикуется «Список врагов народа», в котором первым указан патриарх Тихон «со всем своим церковным собором», затем имена десятков епископов и священников. В последующие недели и месяцы в сотнях и тысячах церквей события разворачивались по одному и тому же «сценарию»: группа вооруженных людей, обычно красноармейцев, проникала в алтарь, верующие и духовенство пытались им препятствовать, возникали столкновения, во многих случаях дело доходило до крови. По сообщениям советской печати, уже в первой половине 1922 г. 55 трибуналов рассмотрели 531 дело с привлечением 732 обвиняемых. Но это было только начало. Многие тысячи духовных лиц и монахов были приговорены к расстрелу, другие – к ссылкам и лагерям. Печать широко освещала судебные процессы, шедшие одновременно в разных городах и губерниях, сопровождая их соответствующими комментариями. В сознании рядового советского человека образ священника прочно связывался с понятиями «черносотенец» и «контрреволюционер» – это очень «пригодилось» во времена сталинской «коллективизации».
