).
Патриарх Тихон пытался воспрепятствовать вывозу мощей преподобного Сергия и закрытию Троице-Сергиевой лавры, обратившись с протестом в Совнарком и добиваясь личной встречи с Лениным, в которой ему было отказано. В послании от 28 августа/10 сентября 1920 г. патриарх со скорбью вспоминал:
«Наш знаменитый историк Ключевский, говоря о преподобном Сергии и о значении его и основанной им лавры, предвещал: «ворота лавры преподобного затворятся, и лампады погаснут над его гробницей только тогда, когда мы растратим без остатка весь духовный нравственный запас, завещанный нам нашими великими строителями земли русской, как преподобный Сергий». Ныне закрываются ворота лавры и гаснут в ней лампады. Что же? Разве мы уже не растратили внешнее свое достояние и остались при одном голоде и холоде? Мы только носим имя, что живы, а на самом деле уже мертвы…» (Здесь процитированы слова Иисуса Христа о Сардийской церкви: Откр., 2: 3. – Л.Р.).
Огромная трудность для Церкви в определении ее отношения к новой государственной власти заключалась в несамостоятельности самой этой власти: она была детищем и орудием большевистской партии – идеологической организации, носившей не государственный, но псевдорелигиозный характер. Роль и влияние партии в советском государстве были несравнимо больше, чем роль Церкви в Российской империи.
Сравнение, да и то достаточно условное, может быть проведено лишь с ролью христианства в эпоху князя Владимира. Но, конечно – другое мировоззрение, другие цели, другие методы, другие последствия. С одной стороны, энергия строительства нового государства черпалась из коммунистического энтузиазма, с другой – именно идеология постоянно оказывалась тяжким препятствием на пути этого строительства. Несомненно, что новая власть одержала бы победу в Гражданской войне быстрее и с меньшими жертвами, если бы с самого начала сдерживала чрезмерное «усердие» антирелигиозного фанатизма. С этой точки зрения можно сказать, что революционный экстремизм в отношении к Церкви был грубейшей политической ошибкой. Вчерашние революционеры-подпольщики, вынесенные волной истории на высоту государственного служения, долго не могли избавиться от привычки к насильственным, штурмовым методам действия – там, где требовалась терпеливая, будничная, но также и ответственная, устремленная в будущее государственная работа.
Введенная в заблуждение первыми, сравнительно легкими и впечатляющими успехами атеистической пропаганды, советские руководители решили, что окончательная ликвидация влияния религии в народных «массах» – дело ближайшего будущего. Отсюда, в частности, проистекала недоброй памяти затея с «безбожными пятилетками» 30-х годов, закончившаяся полным крахом, когда во время всесоюзной переписи большая часть населения, несмотря ни на что, заявила себя верующей.
