У. Джемс разработал эго-теорию религиозного типа [52]. Он выделил познающее, или чистое «Я» (мышление) и познаваемое или эмпирическое «Я». Последнее включает материальное «Я» – тело, одежду, имущество; социальное «Я», – то чем признают окружающие данного человека; духовное «Я» – совокупность состояний сознания, конкретных душевных способностей и наклонностей. К духовному «Я» относятся умственные, нравственные и религиозные влечения. Джемс говорит: «…что значительная часть того, что обычно считается духовным самообеспечением в узком тесном смысле слова, сводится к заботам о материальном и социальном самообеспечении за пределами могилы. В стремлении магометанина попасть в рай и стремлении христианина избежать адских мучений одинаково сказывается ничем не прикрытая материальность искомых благ. Там, где загробная жизнь рассматривается с более положительной и утонченной точки зрения, многие из ее благ; таких, как близость к божеству, общение с усопшими родственниками и святыми – не более как социальные блага наиболее возвышенной категории» [52, с. 195–196]. По мнению Джемса, религиозность связана также с идеальным социальным «Я», то есть таким «Я», которое было бы признано лучшим высшим судьей – единомышленником, если бы такой был. Он есть «Бог», или «Абсолютный дух», или «Великий спутник». Джемс предполагает: «…отдельные особы, весьма вероятно, сильно отличаются друг от друга степенью того чувства, которое порождается в них этим идеальным зрителем. В сознании одних особ это чувство играет более существенную роль, чем у других. Тот, кто наиболее проникнут этим чувством, вероятно, является и наиболее религиозным человеком» [там же, с. 204].
По мнению У. Джеймса, религиозным типом чаще всего становятся психопаты: «Психопатический субъект чрезвычайно восприимчив в эмоциональной сфере. Он легко поддается навязчивым идеям, легко становится одержимым. Его представления имеют тенденцию немедленно претворяться в веру и действие; а если он обрел новую идею, – для него нет покоя до тех пор, пока он о ней не заявит во всеуслышание или не воплотит ее в жизни» (50, с. 28). Джеймс риторически вопрошал: «Не лежит ли в психической неустойчивости корень той эмоциональной восприимчивости, которая составляет необходимое условие нравственной чуткости? Не в этой ли психической неуравновешенности мы обретаем ту напряженность и стремительность чувства, которые являются основой действительной моральной силы? Не из нее ли мы черпаем любовь к глубинам потустороннего и мистического, которая отвлекает наши помыслы от поверхности чувственного мира? С помощью наших психопатологических свойств мы можем проникать в область религиозной истины, к тем таинственным окраинам мира, куда нет доступа самодовольному филистеру, гордому своим здоровьем и не знающему ничего выше своего телесного благополучия» [там же, с. 29]. Следует отметить, что в конце XIX века представления о психопатии были иными, чем сейчас. В настоящее время психопату приписывается агрессивность, импульсивность, бессердечие, снижение способности к сопереживанию, раскаянию.
