Луи Коленкур (Coulaincourt), французский посол в Российской империи, считал, что «Александр I был склонен к раздумьям, а определённые черты его характера указывали на его незаурядный ум». Его натура носила отпечаток скрытой глубокой религиозности, которая в век рационализма могла быть неправильно воспринята, неправильно понята.
«Если бы я был женщиной, я бы непременно влюбился в него», – говорил Наполеон. Император Франции считал Александра I исключительно умным, образованным, интеллигентным человеком, однако добавил: «И тем не менее, в его натуре как будто чего-то не хватает». На что Меттерних в своих мемуарах рассудительно заметил: «Сомневаюсь в этом, полагаю, что, наоборот, у него в характере что-то лишнее».
Друг Александра I – князь Адам Чарторыйский восхищался его великодушием, но видел и некоторую ограниченность Александра, а его любимая сестра Екатерина говорила о своём брате: «Моему брату не повезло, ему так и не удалось стать настоящим мужчиной. Он ещё мальчиком вступил на престол».
Александра I никогда не покидали привлекательность и простота. Он избегал всякой роскоши. В одиночестве гулял по улицам, останавливался, чтобы поболтать с какой-нибудь дамой своего круга у дверцы кареты. Он посещал своих друзей без всякого эскорта и танцевал с провинциальными дамами. Один француз, Monsieur de la Ferronays, заметил: «Александр производит приятное впечатление при каждой встрече или беседе с ним. Однако имеется много доказательств того, что его характеру не хватает той энергии, которая заключена в его словах. Несмотря на это, его слабость может внезапно превратиться в порыв бурной деятельности, в нервный всплеск, в результате которого могут быть приняты решения с далеко идущими последствиями».
Когда Александр I вступил на трон, в Санкт-Петербурге находился лишь один из его ближайших друзей. Новосильцев был в ссылке в Англии. Князь Адам Чарторыйский представлял Россию в Неаполе, граф Кочубей был направлен в Дрезден, а его швейцарский воспитатель и учитель Лагарп (Laharpe) – в Париж[36].
Екатерина II надеялась в своё время на союз самодержавной власти и разума. Её наследникам оставалось лишь осуществить растущие и нетерпеливые ожидания реформ в стране. Это хорошо понимал и молодой государь. Сам искренне стремясь к реформам, он был безраздельно признан своим поколением символом надежды на скорую либерализацию, воплощения которой с таким нетерпением и благожелательностью давно ждали в России.
