Дождливым вечером 1931 года приятель уговорил Матиаса пойти на заседание Берлинского теософского общества и послушать лекцию монаха-расстриги по фамилии Либенфельс. Перед этим они прилично выпили, но, оказавшись в зале, Матиас стремительно протрезвел. Стоявший на сцене коротышка на полном серьезе вещал о происхождении арийской расы от божественных сущностей, порождаемых электричеством. Все шло отлично и очень чисто… электрично, пока некоторых несравненных арийцев не соблазнили… обезьяны. «Обезьяны-содомиты! – Оратор повысил голос и назидательным жестом воздел указательный палец. – Они возникли из ниоткуда – просто появились, чтобы искусить сверхлюдей!» – «Не слишком правдоподобно, – прошептал Матиас. – Ницше бы понравилось». Сосед, с упоением внимавший каждому слову докладчика, наградил его недовольным взглядом. Оратор между тем не унимался: «От совокуплений сверхлюдей с мартышками-содомитами на свет появились более или менее чистые человеческие расы, утратившие первородную власть. Евреи, само собой разумеется, стояли во главе племен-перерожденцев». Матиас поднял руку и напомнил, что продолжение рода через содомию невозможно. Ему велели заткнуться, парень продолжил нести чушь, а Матиас крепко заснул.
После уничтожения «недорас», думал сегодня Матиас, достаточно будет вернуться к подобным мистико-расистским бредням, чтобы посмотреть новыми глазами на чистопородных арийцев и провести последнюю селекцию. Для этого придется выяснить, чьи прапрапрародители были мартышками-содомитами. И однажды не останется никого. Людоед сожрет себя. Такова суть национал-социалистического идеала: никакого человечества вообще! Настоящая философия, поразительно простая и мудрая.
Матиас стоял на посту в нескольких метрах от ворот фермы Паке и курил пятую по счету сигарету. Он замерз, начал ходить туда-сюда, чтобы согреться, и тут заметил на дороге трех человек. Нет, четырех. Двое взрослых и двое детей. Не солдаты. Он дал им подойти. Невысокий паренек подпрыгивал и махал рукой, малыши цеплялись за ладони усталого мужчины. Матиас проводил их в подвал.
– Gn’acodesdjins?[63] – ни к кому не обращаясь спросила Марсель.
– Да, Бабуля, – ответила Берта. – Это учитель Вернер с Филибером, а еще Шарль Ланден, сын бакалейщика, и Мишлин Бирон.
Всех напоили горячим «кофе» и укрыли одеялами. Вернер рассказал, как немцы выгнали их из деревни и много часов под дулами автоматов вели мужчин и женщин, стариков и детей по полям, а потом – по непонятной причине – просто взяли и ушли. Вернер и дети продолжили двигаться вперед без всякой цели. Восьмилетняя Мишлин часто прерывала рассказ учителя рыданиями. Она согрелась и поела, женщины прижимали ее к груди, гладили по голове, но утешить не могли.
