«Сегодня я беседовал с сенатором Джуссани», — произнес «В», на сей раз начав разговор первым. Эта пленка была помечена маленькой цифрой «3», возможно проставленной самим Паскуалетти. Голос «В» уже мелькнул на второй пленке в диалоге с «Б», но с «А» пока еще он не разговаривал. Это был голос куда более молодой — мужчины лет под пятьдесят, а может, и меньше, в его интонации почти неуловимо проскальзывало что-то сардинское. В тоне слегка ощущалась почтительность, и, хотя «Б» в отличие от «А» не казался таким высокомерным и не говорил начальственно, различие в служебном положении собеседников проступало совершенно отчетливо.
— Джуссани… — повторил вслух капитан, выключая магнитофон. Он напряг память, пытаясь вспомнить. Джуссани — бывший министр, представитель старого правого крыла христианско-демократической партии, покончивший год назад самоубийством. Будь этот человек жив, потянулась бы какая-нибудь ниточка, хотя использовать ее было бы и нелегко. Но то, что он умер, уже дает возможность установить очень важное обстоятельство: запись сделана самое меньшее год назад, а может, еще раньше.
Чем дольше Де Дженнаро слушал, тем больше убеждался в том, что эта пленка содержала более ясные и конкретные намеки, чем две другие. И куда более тревожные. Уже в самом начале одна фраза словно вспыхнула в темноте огромными, яркими, как на неоновой рекламе, буквами: «Совещание, состоявшееся вчера вечером, было самым антикоммунистическим из всех, на которых мне когда-либо довелось присутствовать, и носило вполне конкретный характер. Наконец-то у нас во главе генерального штаба стоит не какой-то пустозвон, способный лишь демонстрировать свои медали». Фраза, сама по себе на первый взгляд напыщенная и пустая, в контексте всего долгого разговора со множеством намеков, аллюзий, ссылок на другие беседы, других лиц, конкретные ситуации должна была звучать вполне логично для собеседника. Несколько минут ничего не значащей болтовни, потом вдруг была произнесена еще одна фраза, заставившая капитана подскочить на кровати. Ощупью в темноте он пытался найти клавишу перемотки, чтобы еще раз ее услышать. «Б» доказывал кому-то, что было бы глупо и опасно не показать «документы СИДа командующему корпусом»[36].
У Де Дженнаро от изумления перехватило дух, но он тотчас успокоился и посмеялся над собой. Вот что значит условные рефлексы: дисциплина, чувство долга, привычка повиноваться! Взять кассеты, собрать в кучу свои заметки и отнести полковнику Винье — пусть поступает со всем этим по своему усмотрению (и на свою ответственность). Избавиться, главное, как можно скорее избавиться от этого материала: ведь одно то, что он у него находится, означает сокрытие улик, пусть даже и в целях содействия органам правосудия.
