— Завари-ка мне пока ромашку, — сказал прокурор, направляясь в спальню и расстегивая на ходу брюки.
18
— Паскуалетти? Да, с каким-то Паскуалетти я учился в школе. Это вы про него?
Балестрини снял очки и потер покрасневшую переносицу. Он уже трижды допрашивал Баллони, но все без результата. Эти непрерывные попытки из пустой болтовни выловить хоть какой-то намек на суть дела вряд ли могли что-нибудь дать. Да и не только потому, что паренек очень хитер: он слишком мелкая сошка и даже если бы решил признаться, то мало что мог сообщить.
— Так значит, вы не о нем спрашиваете?
— Ты это и сам прекрасно знаешь.
— Ну что же, ничего не поделаешь.
— У меня все, — заключил Балестрини, не глядя на допрашиваемого. Толстый конвоир средних лет, молча присутствовавший при коротком допросе, подошел и взял Баллони за руку.
— Пошли, парень.
— Да-да, извините, сейчас иду, — произнес Баллони, в точности имитируя голос и тон конвоира. Балестрини не мог сдержать улыбку, что воодушевило арестанта, но явно вызвало раздражение у конвоира, который схватил парня за шиворот и вытолкал из комнаты.
Не в силах бороться с охватившим его унынием, Балестрини подумал, что тюремная атмосфера подавляет даже тех, кто попадает за решетку ненадолго. Ему приходилось допрашивать сотни людей в прокуратуре, в тюрьме «Реджина Чёлн» и снова в прокуратуре. И всякий раз повторялось одно и то же: в тюрьме арестованные казались более жесткими, агрессивными и вместе с тем более подавленными. И не только арестованные, для которых это вполне объяснимо, — такая же перемена в поведении происходила даже у его коллег-адвокатов и других сотрудников следственного отдела.
— Дорогой доктор, — приветствовал его, протягивая руку, адвокат Латини. Он очень походил на Черчилля и, хотя сам горячо это отрицал, вот уже год или два, как сменил свою трубку на сигары, чтобы еще больше подчеркнуть сходство. Сейчас, однако, у него во рту не было ни трубки, ни сигары, и выглядел он так, как все защитники, назначенные судом, то есть сделал вид, что занят по горло, и явно спешил поскорее отделаться от подзащитного. Так же вел себя обычно и адвокат Вальери-старший — по крайней мере до того, как схлопотал по физиономии от Буонафортуны.
Буонафортуна вошел в сопровождении двух молодых карабинеров, а позади, держась на почтительном расстоянии, следовал секретарь. Когда Балестрини (надо сказать, не без некоторой неловкости) встретился взглядом с арестованным, он не прочитал в его глазах ни насмешки, ни антипатии, ни смущения.
