— Кто его знает? — ответил он.
На лице Паломбеллы отразилась искренняя растерянность. Столь очевидная, что Брандолин впервые ему поверил.
32
Пейзаж на Пьемонтских холмах Ланге был совсем иным, чем в провинции Виченца. Здесь все выглядело чересчур мирным, неприметным, почти неподвижным. Под низким небом холмы походили на малюсенькие горочки. Может, в другое время года, весной или осенью, тут и повеселее. А вот зима, которая у людей спокойных способна вызвать разве что легкую грусть, казалась Барону ужасной. Он даже вкус ее во рту ощущал, вкус холодного металла. И ему этот запах был отвратителен, как и сам воздух, пропитанный гнилостным запахом грибов трюфелей.
А для местных туземцев этот гриб с кусками грязи прямо-таки благоухал. По одному этому можно судить, какой здесь народец живет. Только вино совсем недурное, но он еще не так стар, чтобы видеть все земные радости в стакане «бароло».
Нервозность мешала ему оценить красоту селения на пологом холме, вершину которого венчал маленький чудесный замок из красного кирпича.
Да и люди здесь другие — угрюмые, неразговорчивые. В одном лишь они не отличались от венетцев — проявляли к нему, нежелательному ссыльному, ту же враждебность. Делали вид, будто его не замечают, многие же просто боялись.
Детей он тут пока вообще не видел. То ли это вымирающее селение только из взрослых, то ли — в отличие от Фиа — отец с матерью тут обладают полной властью над своими отпрысками, и те безропотно подчиняются родительской воле.
Поскольку в этом селении любезных вдов Косма не нашлось, его поселили в захудалой гостинице, куда летом приезжают туристы с роем юных сопляков или беспомощными старцами, бабушками и дедушками весьма консервативных взглядов.
А пока он спал и ел. Вел растительную жизнь на узеньком кусочке земли, и это только усилило его тоску.
Большую часть времени он проводил за чтением книг, которые знал почти наизусть. В остальное же время все думал и думал о Джулии и Дядюшке Нтони.
В селении все знали о трагедии в Фиа. Кто-то из недобрых чувств, хоть и выдал это за трогательную заботу, остерег местного священника. Впрочем, и сам Паломбелла всячески избегал с ним встречаться. Едва он видел черную сутану, как вспоминал о проклятии старухи из Фиа. Нет, он не прикрылся как щитом доном Тарчизио, но чувство вины все равно испытывал.
Когда он выходил на улицу, вокруг него мгновенно образовывалась пустота. По глупости местные жители уверовали, что, где он ни появится, там сразу начнется стрельба и кто-то из ни в чем не повинных людей непременно будет убит. Только не он, Паломбелла, заговоренный от пуль.
