Это парикмахерское кресло на вращающемся треножнике пользовалось в неаполитанском преступном мире не меньшей известностью, чем сам его владелец. Хотя над креслом и посмеивались (конечно, лишь шепотком), оно считалось символическим троном, овеянным мрачной славой, ведь покачивавшийся в нем с рассеянным видом тучный человек очень часто выносил тут чудовищные приговоры. Сейчас же он словно отдыхал в нем, свесив голову и слегка покачивая ногами.
— Арестовали Спаламуорто, — внезапно сказал он, глядя в потолок.
Сердце Чириако больно сжалось и забилось бешено, рывками.
— Из-за Энцо Калоне? — наконец промычал он.
Выцветшие глаза босса перестали разглядывать низкий потолок и приклеились к Чириако, словно щупальца осьминога.
— По анонимному письму, отправленному из Виченцы. Как раз в тот день, когда ты оттуда уехал. Так говорят мои осведомители из неаполитанской полиции.
Зрачки, утонувшие в зеленоватой пелене, мгновенно уловили, как вздрогнул Чириако: он увидел себя самого опускающим в почтовый ящик два письма, одно — адресованное Бароном себе самому, другое — карабинерам в Фиа.
Значит, это Барон постарался. Неужели он не сообразил, каково придется ему, жалкой пешке на шахматной доске, где король, королева и офицеры могут съесть ее в одну секунду. А ведь Барон не зверь, как вот этот, что рвет ему душу! Ледяные зрачки Дядюшки Нтони пронзали его насквозь.
— Кто бы это мог быть? — спросил он, дрожащим от ужаса голосом, и этот нескрываемый ужас вызвал у человека, развалившегося в кресле, приступ веселья. Дядюшка Нтони откинул назад голову и затрясся от смеха, больше похожего на львиный рык.
— Я же тебе сказал, письмо анонимное, Чири! Иначе говоря, без подписи или же подписанное «один друг», — объяснял он с наигранной ласковостью. Он снова сел в кресле прямо и стал изучать реакцию своей жертвы, причем его широкое, крепкое лицо вдруг утратило всю свою веселость. Оно стало морщинистым, хмурым, и наступившее молчание показалось Чириако бесконечным.
— А у тебя в тех местах один друг есть. Уж не захотелось ли тебе повидать его или даже поболтать с ним? Твоему дружку там малость одиноко, и он был бы тебе рад…
Каждый раз после слова «друг» он делал долгую паузу. Чириако был совершенно подавлен. Эти паузы, когда страх волной приливал и откатывался назад, вызывали у него головокружение, которое испытываешь у края пропасти. Отчаяние Чириако было столь очевидным, что Дядюшка Нтони, похоже, разжалобился.
