— Профессор Браццола! Доктор! О бедная синьора!
Истеричные вопли Франческо вывели Коррадо из шокового состояния. Он оттолкнул друга, который ощупывал его рану, и кинулся к Франческо. А тот уже наклонился к бездыханному телу хозяйки дома.
Подбежал к ней и профессор Браццола. Лишь у него достало твердости духа и находчивости немедленно попытаться помочь Джованне. Он приник ухом к груди, нащупывая пульс, приподнял веки, не в силах поверить, что ее маленькое больное сердце остановилось навсегда, прошитое насквозь двумя пулями. А Коррадо не в состоянии был даже пошевелиться. Кровь больше не текла, но синяя гематома, ширясь, добралась от скулы до левого уже заплывшего глаза. Здоровым правым глазом он с надеждой глядел на Браццолу, который делал Джованне искусственное дыхание. В первый момент он, Коррадо, решил, что жену убили. Нет, нет, она жива, ведь до него доносится биение ее сердца, громкое, частое. Тук, тук, тук — словно удары молота. И снова — тук, тук, тук, тук. Жива, она жива! Жи…
2
— Так вот, падре, — словно невзначай заметил Джузеппе Паломбелла, по прозвищу Барон, и взглянул на священника. Крепкий, жилистый, словно горец, дон Тарчизио сидел на деревянном стуле и потому заметно возвышался над Паломбеллой, утопавшим в мягком кресле. — Так вот, господь наш, Иисус Христос, однажды нашел очень точное определение… — Паломбелла усмехнулся, прищурив глаза, и после секундного колебания заключил: — когда говорил о своих овечках.
Паломбелла внимательно посмотрел на дона Тарчизио, пытаясь определить, уловил ли священник его простую и ясную мысль. Но на широком, мясистом лице дона Тарчизио отразилось лишь добродушное смущение, из чего Барон понял, что падре увязал слова об овцах со словом «пастырь» в его евангельском смысле.
И в самом деле дон Тарчизио вздрогнул, когда гость, захохотав, стукнул себя ладонью по колену, затянутому в вельвет полосатых брюк, и прошипел ему прямо в лицо:
— Да они овцы, падре! Мы пасем стада! Прикрикнешь на них, толкнешь легонько первых — и остальные поплетутся за ними покорно, безропотно.
— Не кощунствуйте! — возмутился дон Тарчизио, сообразив наконец, к чему клонит его необычный гость. — Не говорите так, синьор Паломбелла!
Он, конечно, не признался Барону, что возмутило его не столько нелестная оценка его миссии священника, сколько это наглое множественное число «Мы пасем стада».
Получается, будто роль священника где-то совпадает с ролью главаря мафиозной банды.
