— Держитесь, дорогой Балестрини, держитесь. С этой минуты забудьте обо всем. По-моему, вы приняли эту историю слишком близко к сердцу. Право же, слишком. Что вы собираетесь теперь делать?
— Стать курьером.
— Простите. Не понял? — удивился генеральный прокурор и, забыв, что искусно выпроваживал посетителя из кабинета, внезапно остановился. Они стояли у самой двери, Балестрини грустно улыбнулся. Похоже, он сказал это вовсе не в запальчивости.
— Стану курьером. Кем же еще? Нельзя же быть блюстителем закона через день. Сегодня я им не был… и остается лишь утешаться сознанием того, что выполнить свой долг мне мешали всеми возможными способами.
— Вы намерены подать в отставку? — подсказал генеральный прокурор, слегка подталкивая его к двери.
— Не знаю. Возможно, не сразу. Я не герой — я зарабатываю на жизнь своей работой и, пожалуй, не умею делать ничего другого. Теперь я обнаружил, что это — всего-навсего ремесло и к тому же жалкое, но даже самое механическое, ничтожное из ремесел все-таки позволяет человеку как-то прожить. Не знаю… У меня много других важных проблем, над которыми следует сейчас поразмыслить. Потом видно будет…
С завидной быстротой генеральный прокурор воспользовался последней паузой и протянул Балестрини руку, но, к великому его изумлению, тот в ответ руки ему не подал.
— Нет, спасибо, — вежливо ответил Балестрини, словно старик прокурор протянул ему коробочку мятных леденцов, и направился по коридору к выходу.
Генеральный прокурор, выглянув за дверь, убедился, что никто не наблюдал за этой сценой, и, облегченно вздохнув, неторопливо вернулся к письменному столу. Набрал номер по одному из двух стоявших на столе телефонов. Немного подождал и заговорил с невидимым собеседником. Он кивнул, улыбнулся, уточнил, вновь улыбнулся, ответил на вопрос, сам спросил, хмуря лоб, ответил отрицательно, кивнул, улыбнулся, попрощался и осторожно повесил трубку.
Летний жаркий день врывался в раскрытое окно, и плывущее по небу солнце задевало своими лучами и краешек письменного стола. Мелкими шажками генеральный прокурор подошел и задернул занавески, оставив, однако, окно распахнутым. Затем снова подошел к окну, и солнце рассыпалось искрами по его гладкому сверкающему черепу. Голубь, быть может тот же, что перед этим подслушивал их разговор, сел рядом на карниз. Но, едва завидев человека, мгновенно взмыл ввысь.
С полминуты старик созерцал раскаленное добела небо. Потом, перегнувшись через подоконник, взглянул вниз. На улице почти никого не было, и он сразу узнал Балестрини, который уходил все дальше. Походка у него была какой-то странной, развинченной, он перекинул пиджак через плечо и поддерживал его кончиками пальцев.
