— Рената!
— Ну хорошо, будем считать, что ты не такой. А тебе не трудно сохранять мне верность? Ведь стоит тебе захотеть, и та же Вивиана не заставит себя долго упрашивать. И не только она. Ты об этом знаешь?
— Не говори чепухи!
— Видишь! Ты даже ничего не заметил. Приходишь со своей проклятой службы домой, ужинаешь и плюхаешься в кресло с газетой. Хорошо еще, если ты после работы соизволишь сходить со мной в «Ринашенте» или в гости к Якопетти. А вечером… да стоит ли продолжать? Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.
Совершенно подавленный, Балестрини не нашел в себе сил пробормотать, что нет, он вовсе не знает и очень хотел бы это услышать, ему просто необходимо это услышать. Но Рената не унималась. Она все говорила и говорила, бессвязно и отрывисто, и перед ним постепенно возникал незнакомец, весьма смутно напоминавший его самого. Самодовольный, пресыщенный, а главное, нудный — самая настоящая инструкция к новому тостеру. Человек этот каждый божий день читал газеты, вечером смотрел по телевизору последние известия и, водрузив на полку транзисторный приемник, бесконечно долго принимал горячую ванну.
Когда Рената умолкла, он взглянул на нее, но так и не понял, отчего блестели ее глаза — от волнения или от едва сдерживаемых слез.
— …Но все шло хорошо, да, для меня — все, — продолжала она. — Понимаешь, Андреа, ты имел на это право, а я должна была молча повиноваться. И что же заявила твоя мамочка, госпожа председательша? Когда я пошла за «Коррьере», ты ей что-то сказал такое, молчи, я точно знаю. И потом она смотрела на меня с таким осуждением… впрочем, как всегда. Но тогда на вокзале она прямо так и сказала: «Как, после всего этого…» — и Балестрини на миг закрыл глаза — Рената мастерски подражала суровому голосу председательши, напоминая ему о дьявольском таланте подражания Джакомо Баллони: «Как, после всего этого она еще смеет! Да она должна тебе руки целовать, да-да, целовать». — Разве не так, Андреа?
Рената засмеялась, но без особой злости.
— Учти, я не имею привычки подслушивать. Просто твоя мать не способна говорить тихо, это не в ее стиле. Помнишь? Мы были у нее в Специи на рождество. Даже Джованнелла поняла и потом спросила: «Почему бабушка сказала, что ты должна целовать папе руки?»
— Прошу тебя, говори потише, — попросил жену Балестрини и почувствовал, как краснеет до самых корней волос. Он ничего не ответил Ренате, но хорошо помнил тот разговор. Мать выражалась резко, слишком резко, ведь его ссора с Ренатой, о которой он имел глупость рассказать, была пустяковой. Но он и не подозревал, что за дверью Рената и девочка невольно все слышали.
