— Здесь? — наконец спросил шофер, поворачиваясь к Балестрини, и тот сделал ему знак остановиться.
— Сколько с меня?
Таксист ответил не сразу — цифру на счетчике нужно было увеличить в соответствии с повысившимся тарифом, сверяясь с затертой табличкой. Довольно скромная сумма плюс надбавка и обычные чаевые составили неприятный расход, тем более что водитель даже не подумал отсчитать сдачу. В таких случаях у Балестрини не хватало духа протестовать. Он вылез из машины не попрощавшись, но шофер не обратил на это никакого внимания.
— А ты что тут забыл? — встретил его Витторио Де Леонибус, который выходил в ту минуту из своего кабинета с грудой папок в руках; на нем был чесучовый пиджачок с деревянными пуговицами, вызвавший у Балестрини улыбку.
— Я частенько сюда возвращаюсь после обеда. Лучше скажи, что делаешь тут ты?
— Иду на доклад к высокому начальству.
— К какому же?
— К новому генеральному прокурору. Все говорят о нем, но никто еще его в глаза не видел. Сегодня мне выпала эта честь. Боже мой, я о нем уже столько наслушался с тех пор, как он сменил Мариани-Таццоли… когда это было, месяц назад?
— Да нет, меньше.
— Вот-вот. О нем ходит столько слухов, что мне в самом деле не терпится на него взглянуть.
— Поэтому-то ты и надел курточку для первого причастия? И что это ты ему несешь — наши личные дела?
Де Леонибус слегка покраснел, крепче прижав к себе папки.
— Коллекцию порнографических открыток: он узнал, что я их собираю, и просил дать ему посмотреть. Смешно? А ты вот это слышал? Какая любимая профессия анархиста?
— Анархиста?
— Анархитектура.
— Не слишком смешно.
— А любимый фильм? «Анархорд»[47]. Ха-ха-ха!
— Это уже получше.
— А какой он пьет аперитив?
— Красное вино?
— Что ты, анархисты — трезвенники: они употребляют только безанархольные напитки!
— Вот это довольно мило.
— Всего лишь «мило»? Ты что, не в духе?
Балестрини попрощался с ним легким кивком и, входя в кабинет, посмотрел на часы. Четыре часа. Рената с Джованнеллой, наверно, уже отправились в гости. Он уселся работать. Лучи солнца уже не падали ему на стол, но в комнате было нестерпимо душно. Жара мгновенно напомнила об отпуске, о Чентанни, который ждет его ответа, а он все еще не поговорил с Ренатой.
Чуть стыдясь своих мыслей, он подумал, как славно было бы все бросить и куда-нибудь махнуть вдвоем с женой. Целый месяц вместе. В новой обстановке им было бы легче обо всем поговорить — ведь, наверно, нельзя больше тянуть, откладывать, тщетно надеясь, что неприятное объяснение отпадет само по себе «за истечением срока давности»…
