Значит, первое — не выпускать из поля зрения Балестрини, второе — восстановить общую картину дела, расследование которого Де Дженнаро вел в своем обычном стиле, то есть в одиночку, ни о чем не докладывая не только судебным властям — это в общем-то не так уж обязательно, — но и ему, своему прямому начальнику. Выполнить обе задачи было не так-то просто — о том, насколько широко разрастается дело, Винья смутно догадывался. Оставалось только надеяться, что результаты расследования, собранные воедино, не вызовут цепной реакции, проще говоря, не начнется такая кутерьма, когда дело полностью выходит из-под контроля и в конечном счете оборачивается всем во вред.
Был предобеденный час пик, и они застряли в уличной пробке. Сидя рядом с потным водителем и задыхаясь в раскаленной машине, полковник Винья сейчас думал о Де Дженнаро. Утром на совещании руководства в кабинете Де Леонибуса Балестрини заявил, что будет продолжать разрабатывать вполне определенный «след», о котором в их последнюю встречу ему докладывал капитан. Он имел в виду запись телефонных разговоров некоего Гуидо Паскуалетти — о нем долго распространялся Россани, когда вызывал их к себе в министерство. «В общем, я думаю, капитан начал именно с этих магнитофонных записей», — заметил Балестрини. «Только будьте осторожны и не споткнитесь на том, на чем споткнулся Де Дженнаро», — предостерег его Россани. Он хотел напомнить Балестрини о разнице между офицером карабинеров и следователем прокуратуры: они все равно что краснокожий и белый, оказавшиеся в пустыне. Один из них знает, как выжить, а другого ждет гибель в первый же день. Россани пытался дать понять помощнику прокурора, что держаться так, будто ты неуязвим, — просто глупо. Судейских ухлопали предостаточно, и большинство его коллег уже начало беспокоиться о своей шкуре. Но всегда находятся чудаки вроде Балестрини, которые думают, что судейский чиновник, как офицер «синих касок»[45], может спокойно разгуливать между враждующими сторонами и не бояться пуль. Даже плевок, полученный в рожу во время допроса, не заставил Балестрини призадуматься, и он как ни в чем не бывало заявляет, что пойдет дальше по тому следу, который стоил жизни Де Дженнаро.
«Я сумею позаботиться о своей безопасности», — сухо сказал Балестрини на прощание. И полковник Винья лишь сдержанно кивнул ему, не скрывая, что эта ненужная бравада его раздражает. И главное, черт возьми, упрямый очкастый мальчишка относился к Де Дженнаро, в конце концов всего лишь простому капитану, куда с большим уважением, чем к нему. Едва Балестрини ушел и они с Де Леонибусом остались одни, тот попытался как-то загладить резкость коллеги. «Он не совсем в себе, потрясен, уверяю вас, ведь я-то хорошо его знаю. Тем более в последнее время у него не все в порядке со здоровьем… и…» Конечно, уж если один судейский чувствует необходимость оправдывать другого, то очевидно, что Балестрини ведет себя неправильно. Жаль только, что заместитель прокурора не может постоянно видеть и слышать, как этот зануда лично или по телефону треплет им нервы, требуя от полковника и от всего отдела неведомо чего.
