Разговоры о том, что полковник Винья в глубине души радуется смерти Де Дженнаро — а они настойчиво ходили среди офицеров следственного отдела, — не соответствовали истине. Винья за долгие годы совместной работы почти полюбил Де Дженнаро. Конечно, ему было в чем упрекнуть капитана. Прежде всего в его тесных связях и сотрудничестве с некоторыми судейскими и, наконец, в этом его проклятом обыкновении рассматривать факты сами по себе, без учета того, какое влияние они могут оказать на, казалось бы, незначительные, но важные в целом обстоятельства.
Вот уже двое суток большую часть рабочего дня полковник Винья посвящал тому, что газетчики называли самым громким политическим преступлением года. Первым делом следовало добиться — пусть эти лживые писаки выкинут из головы, что речь идет об убийстве политическом. Не желая дискредитировать беднягу капитана, Винья все же пустил слух о том, что Де Дженнаро слыл отчаянным бабником и в своей частной жизни сорил деньгами. Впрочем, это была сущая правда.
Одновременно набирала обороты в высшей степени эффективная машина следственного отдела — к обычному служебному рвению прибавлялось желание (вполне законное, кто может отрицать?) до конца выяснить обстоятельства гибели своего сослуживца, однако первые результаты расследования были пока скудными. И полковнику Винье приходилось с точностью ювелира взвешивать их, прежде чем направить полковнику Россани — чиновнику министерства внутренних дел, с которым он непосредственно имел дело.
Кроме того, имелась еще одна загвоздка — этот олух Балестрини. Полковнику сразу не понравилось, что Де Дженнаро воспылал любовью к этому размазне, воображающему, будто он знает все наперед и судебной полиции остается лишь следовать его указаниям. Теперь этот педант, этот зануда, возможно, мучается угрызениями совести из-за того, что послал на гибель Де Дженнаро, тогда как сам направо и налево отпускал преступников на свободу; поэтому-то Балестрини и взялся за расследование обстоятельств гибели Де Дженнаро с таким невиданным пылом, которого не одобряет даже его приятель — заместитель главного прокурора. «Уж не знаю, до чего хочет докопаться Балестрини, тем более что он почти не знает, по какому следу шел бедный капитан. Он мне сам признался», — сказал Де Леонибус, сидя в своем новом кабинете. Еще один неприятный тип, но у него хотя бы хватает ума не лезть в сложные, запутанные дела, предоставляя разбираться в них следственному отделу.
