Балестрини с облегчением переступил порог своего кабинета. Суета, царившая в коридоре, его раздражала. Но вид письменного стола, заваленного срочными бумагами, тоже не очень-то радовал.
Он уселся за стол, отодвинул подальше от себя гору наступавших на него документов.
— Это Балестрини? — раздался в телефонной трубке писклявый голос.
— Да, я.
— Привет, говорит Чентанни. Извини, если тебя оторвал.
— Нет-нет, слушаю, — пробормотал Балестрини.
— Еще раз прошу прощения, но я тут составляю график отпусков на этот год. Мне надо знать, когда ты хочешь отдыхать. Осталось спросить только у тебя и Мерони. С Мерони я сейчас поговорил, и мы с ним все согласовали. Теперь…
— Ах да, отпуск, — удивился Балестрини. Обычно они с Ренатой начинали обсуждать этот вопрос еще в конце мая, и их любимым временем отдыха был август — начало сентября. Андреа больно кольнуло, что он совсем забыл о таком привычном и важном деле.
— Извини, Чентанни, но я еще не говорил с женой. Если можно, давай отложим… хотя бы до завтра… хорошо? Сегодня же вечером мы все обсудим и…
Хватит всей этой чепухи. Балестрини положил трубку и начал расчищать перед собой стол. Он отодвинул подальше телефон, запыленную пепельницу, всевозможные судебные дела, разные дурацкие жалобы, досье Буонафортуны — целые килограммы юридической макулатуры. Потом, даже не сняв очки, опустил голову на сцепленные руки. И начал размышлять об убийстве Де Дженнаро.
2
— Да это не тот ли легавый, что хотел меня арестовать? — прохрюкал Россетти, не отрываясь от тарелки с требухой в соусе. Но лицо на экране телевизора уже исчезло, его сменил общий план шести-, семиэтажного дома.
— Ты о ком?
Розанна Паскуалетти никогда за обедом не смотрела телевизор. Удивленная вопросом неизвестно почему всполошившегося мужа, она не сразу поняла, о ком идет речь. Ведь легавые, приходившие в лавку, были совсем другие: из финансовой полиции — из отдела по борьбе с продажей недоброкачественных продуктов — или, самое большее, из налогового управления и автоинспекции.
После обеда она попыталась во всем разобраться. Это оказалось долгим, изматывающим делом: радио, которое обычно без конца передавало один выпуск последних известий за другим — разные специальные, чрезвычайные и тому подобные, — сегодня, как назло, вдруг словно заклинилось на идиотской торговой рекламе и на не менее дурацких песенках. В конце концов Розанна решила послать прислугу за газетой. Она злилась на себя за то, что переданное в телевизионных новостях известие так взволновало ее. Взмокшая от пота, измученная, Розанна Паскуалетти стояла у окна спальни и смотрела на улицу, кусая от нетерпения губы. Потом жадно набросилась на немного помятый номер «Паэзе сера» и сразу нашла то, что ей было нужно. Можно было подумать, будто снова убили Калабрези
