— Да, да, конечно, но ты сказал, что я тебе нужен? — прервал Де Леонибуса Балестрини. Все это очень мило, но у него не было никакого желания слушать болтовню Витторио.
— Да, да… Знаешь… для начала надо раздобыть хоть какие-нибудь сведения о Де Дженнаро… я имею в виду самое существенное… Трудно поверить, но в следственном отделе знают только его домашний адрес — и ничего больше. Понимаешь? Конечно, теперь за дело возьмешься ты, начнешь расследование, но нужно сейчас же, не теряя ни минуты, пуститься по горячим следам, а не то будет поздно…
— Я все жду, что ты мне наконец объяснишь…
— Перестань, Андреа, ты же сам понимаешь. Ну хотя бы… например, с кем он встречался в последние дни? Потом… да, может быть, тебе известно, где живет эта его таинственная мать-миллиардерша? Говорят, на Лазурном берегу, но это только предположение…
— Извини, Витторио, а почему ты полагаешь, что мне должно быть все известно?
Де Леонибус изобразил на лице крайнее изумление, но не разразился обычным потоком слов. Он напустил на себя торжественно-почтительный вид, с каким вдове сообщают печальное известие.
— Я думал, учитывая ваши с ним отношения… такие близкие… что ты более, чем кто другой, можешь быть в курсе каких-нибудь подробностей, не скажу интимного, но все же личного характера, можешь знать о них больше его начальства. В общем, ты меня понял… Не так ли?
— Нет. Я ничего не знаю о Де Дженнаро. У нас с ним не было ни привычки откровенничать, ни каких-то особых отношений.
— Да нет, я не это имел в виду, — прервал его, смеясь, Витторио, но Балестрини понял, что приятель ему не верит, и с нескрываемым раздражением хлопнул дверью, выходя из его кабинета.
Балестрини всегда улавливал иронию, с которой коллеги относились к служебному рвению Де Дженнаро, а также к взаимной симпатии помощника прокурора и капитана. «Собака и хозяин», — сказал как-то о них Джиджи Якопетти.
Но самое гнусное было то, что после смерти «собаки» недоброжелатели постарались скорее замаскировать свои насмешки — теперь все твердили, что капитана связывало с Балестрини тесное и искреннее сотрудничество и поэтому, мол, вполне естественно, он мог делиться с Андреа своими личными делами.
— Доктор Балестрини, вас тут спрашивал какой-то господин. Сказал, по очень важному делу, — на ходу доложил Винченти. Он тащил груду папок и даже не остановился, наверно опасаясь, что Балестрини потребует уточнений. — Он обещал зайти позднее.
— Спасибо.
