Мария-Грация понимала, как к ней относятся на острове. Что она всегда в лучшем случае будет «этой бедняжкой с кандалами на ногах», в худшем – «маленькой калекой», и это несмотря на то, что с ортезами она распрощалась еще в четырнадцать лет и уставала теперь, только если долго ходила или поднималась в гору. Она не выбросила ненавистные железяки, но присоединила их к семейным реликвиям, хранившимся в старом ящике из-под кампари у отца в его чердачном кабинете. Иногда она ощущала фантомную тяжесть в ногах, а вот жители острова, похоже, до сих пор считали, что железяки и поныне оттягивают ее лодыжки. Слепая Джезуина поняла, что Мария-Грация избавилась от кандалов, только три года спустя, так как никто не удосужился ей об этом сообщить.
– Конечно, я их не слышала больше, – призналась Джезуина, которой было уже под девяносто, и каждый вечер ее приходилось приводить и уводить из бара. – Но я решила, что окончательно оглохла.
К началу войны Марии-Грации исполнилось пятнадцать. В тот год молодежь Кастелламаре точно поразила лихорадка: ее одноклассницы крутили романы с парнями, которых вот-вот должны были забрать на фронт, будто пытаясь застолбить место будущих жен и возлюбленных. До самого утра девушки гуляли с парнями по улицам городка, уединялись в пещерах на берегу, возвращаясь домой на рассвете с зацелованными шеями, расцвеченными пятнами, точно туловище камбалы, а дома их поджидали разъяренные матери и бабки. И только к Марии-Грации никто не проявил интерес. Сидя на ступеньках террасы, она с горечью размышляла, что по-прежнему совершенно одинока на этом острове. И что всегда будет отличаться от остальных: она девушка, за которую надо молиться, а не любить. Но Мария-Грация, как и остальные жители острова, не замечала очевидного: она была красива.
За годы войны, когда на остров накатывали огромные волны от проходивших мимо серых исполинских кораблей, а в синем небе полчищами москитов жужжали военные самолеты, она заставила жителей острова себя уважать. Все видели, что она ведет семейное дело, точно опытный капитан – рыбацкую шхуну, маневрируя от разрухи и убытков к безопасным водам. Мария-Грация привечала и стариков-картежников, и вдов Комитета святой Агаты, она очаровывала отошедших от дел старых рыбаков, как прежде делал ее брат Туллио. И никто не мог отрицать, что она проводила на ногах по десять часов в день, не присаживаясь, – как и всякая девушка на Кастелламаре.
