– Никак невозможно, – многозначительно ухмыляясь, картинно покачал головой Лапец. – Я знаю таких уродов: он там пёрнет, а вонять придет сюда! – Он заржал, донельзя довольный грубой шуткой.
И вдруг вцепился мне в волосы и затараторил странную присловку, показавшуюся мне знакомой:
Чичер, ячер
Драть его начал
За косицу, волосицу,
За пердячий волосок.
Его парни дружно бьют,
Подзатыльники дают.
Выбирай из предложений:
Говор, смех или движенье?
В такт дурацким стишкам он остервенело раскачивал мою лохматую головушку на манер языка церковного колокола, и капельки вылетающей из резиногубого рта слюны буквально шипели на моих пылающих от унижения щеках. Ни вырваться из гнусных лап карлика, ни ударить его я почему-то не посмел, лишь вяло ругался вполголоса. Прошляпил я момент, когда маленький уродец прибрал меня к рукам, залезши прямо в мозг. Вовремя не врубился в рабочий ритм, сдуру понадеявшись на авось, и теперь сполна расплачивался за своё легкомыслие.
Дочитав скороговорку, Лапец откатился в сторону, но его место сразу занял один из охранников. Повторяя ту же присловку, он принялся колотить меня по шее ребром ладони, а закончив витиеватое ритуальное приветствие, передал меня стоявшему наготове следующему кретину. Так, приговаривая идиотские стишки, каждый из находившихся в тамбуре издевался надо мною способом, который считал наиболее подходящим для себя и наиболее унизительным для меня, пока наконец очередь не иссякла. А напоследок отдохнувший за это время Лапец снова вцепился мне в волосы и в ритме похабной присловки отбил моей головой заключительную «раннюю заутреню».
– Ну так что выбираешь, пердун нестриженный? – задыхаясь от физических упражнений, злорадно спросил он. – Говор, смех или движенье?
– Движенье, – еле слышно промямлил я.
– ЧТД – что и требовалось доказать! – Лапец самодовольно оглядел меня с головы до пят, обернулся к красномордым дружкам и подмигнул им: – С бледной синевой, а туда же! – Он презрительно сплюнул мне под ноги. – Философ!… Ну, движенье, так движенье. – Он взмахнул, как кнутовищем, непомерно длинной рукой. – Поехали!
Поскрипывая и повизгивая, самодвижущийся тамбур покатил прочь от клетки, расталкивая плотный серый полумрак, будто его стенки были сплошными, а не сделанными из металлических прутьев.
Минуты через три наш экипаж непонятно каким образом очутился в большом и чистом вестибюле. Лапец вывел меня наружу; за нами потянулись длиннорукие карлики и бряцающие чёртовыми штуковинами на ремнях краснорожие охранники.
