Тем временем она усердно трудилась на благо Англии, и в ее стараниях никто бы не смог усомниться. Когда Великобритания вступила в войну, только из-за Стивена Мод не уехала в Америку, но теперь ее изначальные побуждения не имели значения. Она стала хорошей медсестрой, пусть не гениальной, но компетентной и проницательной, и Брэкетт-он-Хит в ней нуждался. С утра до ночи она находилась в отделении травматологии на третьем этаже, ухаживая за ранеными солдатами, которых, казалось, грудами привозили в госпиталь, сваливали у входа и разносили по палатам, словно тюки белья. Для относительно немногочисленного персонала госпиталя это была почти непосильная задача. Врачи и медсестры едва успевали позаботиться обо всех раненых, доставляемых домой с фронта на поездах и грузовиках. С конца мая, после того как побитую британскую армию начали эвакуировать из-под Дюнкерка, переправляя из Франции на родину на английских судах, поток раненых значительно увеличился. Многих солдат привозили прямо в Брэкетт-он-Хит и другие госпитали.
Новый премьер-министр Уинстон Черчилль выступил перед народом с суровой волнующей речью, сообщая, что битва за Францию проиграна и скоро начнется битва за Англию. Все пытались подготовить себя к тому, что надвигалось, но Мод даже не представляла, что их ждет. Да и как можно подготовиться к чему-то ужасному? Никому не удалось остановить то, что происходило в Европе. Так разве англичане сумеют защититься от Гитлера, если это оказалось не под силу ни одной другой стране? Разве алюминиевые кастрюли и сковородки, которые жертвовали на постройку самолетов домохозяйки по всей Великобритании, откликаясь на призывы правительства, помогут спасти положение?
День за днем медленно шли месяцы. Англия словно застыла в ожидании, но Мод, работавшая без продыху, даже не успевала по-настоящему испугаться. Когда выдавалась минута покоя, она думала о Стивене. А потом, в сентябре, начались первые бомбежки, ночные авианалеты на Лондон, загонявшие все население города — тех, кто не ушел на фронт, не погиб в бою и не эвакуировался в сельскую местность, — в укрытия: в бомбоубежища или в метро, хотя правительство предупреждало, что в метро прятаться не следует.
Ревели сирены, и все вновь и вновь бежали в укрытия. Падали бомбы, падали градом бомбы и зажигательные снаряды, от которых загоралось все, к чему они прикасались. Потолки обваливались, людей хоронило под обломками, гибли семьями, и сотни обычных граждан — домохозяйки, молочники, клерки — оказывались в Брэкетт-он-Хит. Ночью Лондон — город, находившийся неподалеку от госпиталя, который днем Мод могла бы разглядеть с крыши больницы, — превращался в жуткий сгусток темноты. Огни светофоров были затемнены; из-под маскировки пробивались лишь тончайшие крестики света. Машины тоже ездили с затемненными фарами, излучая узенькие сияющие полосочки. Черчиллю следовало бы отдать приказ, чтобы жителей тоже замаскировали, думала Мод, дабы никому не пришлось наблюдать это чудовищное нескончаемое светопреставление. На какое-то время было запрещено даже курение на улицах, и все равно по ночам Лондон источал характерное мглистое мерцание, которое нельзя было не заметить с воздуха, и бомбы продолжали падать, и пострадавшие от авианалетов продолжали поступать в госпиталь, не позволяя медсестрам и врачам сомкнуть глаз.
