шпагой. Он успокоил меня, сказав, что с голой шпагой он будет драться совсем в другой манере. Этот маркиз уехал на другой день, и в Варшаве столкнулся с греками столь сильными
[7], что, не состязаясь с ним в оружии, они в течение полугода выиграли у него все его деньги. За восемь дней до моего отъезда из Риги, где я провел два месяца, Кампиони уехал инкогнито, помог ему спастись превосходный принц Карл; и три или четыре дня спустя после него барон де С.-Элен также покинул своих кредиторов, не попрощавшись с ними. Он оставил записку Колену, англичанину, которому он был должен тысячу экю, что как порядочный человек он оставляет свои долги там, где он их сделал. Я поговорю об этих трех персонажах в два следующих года. Кампиони оставил мне свой шлафсваген
[8], что вынудило меня ехать в Петербург шестеркой лошадей. Я с большим сожалением покинул его дочь Бетти и поддерживал с ее матерью эпистолярную связь все время, пока оставался в Петербурге. Я выехал из Риги 15 декабря в жестокий мороз, но я его не чувствовал. Едучи день и ночь, запертый в своем шлафсвагене, откуда я не выходил, я прибыл туда за шестьдесят часов. Такой режим движения получился благодаря тому, что я заранее оплатил все почтовые пункты, что обеспечило мне прохождение постов губернатора Ливонии, которым был маршал Браун. Этот переезд примерно равен переезду из Лиона в Париж, поскольку французский лье примерно равен четырем верстам с четвертью. У меня на сиденье кучера был французский слуга, который предложил служить мне до Петербурга даром, попросив только позволить ему сидеть на передке моей кареты. Он очень хорошо мне послужил, плохо одетый, выдержав три ночи и два дня на жестоком холоде, и, несмотря на это чувствуя себя очень хорошо. Я увидел его в Петербурге только три месяца спустя после моего приезда, в одежде с галунами, сидящего рядом со мной за столом г-на де Шернишев (Чернышева) в качестве «Ушител» (учителя) молодого графа, который сидел с ним рядом. У меня еще будет случай поговорить о положении «ушителс» в России. Это слово означает «гувернер».
Молодой Ламберт, поместившийся в моем шлафсвагене рядом со мной, ничего не делал, только ел, пил и спал, не говоря мне ни слова, потому что мог говорить, заикаясь, только о математических проблемах, о которых я не желал слушать целый день подряд. Никогда ни слова шутки, ни малейшего наблюдения, критического или занятного, насчет того, что мы видим; он был скучен и глуп; поэтому обладал преимуществом никогда не скучать. В Риге, где я его никому не представлял, поскольку он был непрезентабелен, он не вел иной жизни, кроме как ходить в оружейную залу, где, познакомившись с другими бездельниками, он шел в кабак напиваться с ними пива; я не знал, откуда он брал для этого денег.
