– Сейчас вас обслужат, медам.
– Поторопитесь же, – говорит самая некрасивая, – потому что мы должны подняться до света.
Я расставляю стулья и вижу уголком глаза, что красотка неподвижна, я бросаю на нее молниеносные взгляды и вижу, что она ошеломлена. Я выхожу навстречу официанту, помогаю ему поместить блюдо на стол, и официант уходит, говоря мне:
– Останься здесь, так как я должен пойти обслуживать внизу.
Я беру тарелку и ставлю ее перед той, что меня поразила, не глядя на нее, но прекрасно ее вижу, вижу только ее. Она удивлена; другие меня не замечают. Я подхожу сменить ей тарелку, потом быстро меняю другим, те сами берут кипяток, пока я передаю им с великолепной сноровкой соленого каплуна.
– Вот, – говорит очаровательница, – официант, который отлично обслуживает. Давно ли вы, мой дорогой, служите в этой гостинице?
– Всего несколько недель, мадам. Вы очень добры.
Я спрятал под рукавами моей куртки манжеты ручной вышивки, которые застегивались на запястьях, но жабо высовывалось слегка из выреза, она его заметила и сказала мне:
– Подождите, подождите.
– Чего желаете, мадам?
– Покажите-ка. Это превосходные кружева.
– Да, мадам, мне это говорили; но они старые. Это итальянский сеньор, который здесь живет, мне подарил.
Говоря это, я позволил ей вытянуть наружу всю манжету; она проделала это медленно, не глядя на меня, но делая это, по-моему, специально очень медленно, давая мне насытиться видом ее очаровательной физиономии. Какой упоительный момент! Я понимал, что она меня узнала, и, видя, что она соблюдает секрет, какое огорчение я испытал, сознавая, что должен довести до конца мой маскарад. Одна из ее подруг, в конце концов, решила прекратить изучение ею моих манжет, сказав:
– Какое любопытство! Кажется, что ты никогда не видела кружев.
Моя героиня краснеет. Ужин кончается. Они расходятся по своим углам, чтобы раздеться, в то время, как я разбираю стол; но красавица садится писать. Я не хочу быть настолько фатом, чтобы решить, что она пишет для меня. Вынеся все, я останавливаюсь в дверях.
– Чего вы ждете? – спрашивает она.
– На вас сапожки, Мадам. Вы же не захотите ложиться обутая.
– Действительно, вы правы. Я, должно быть, неправа, что рассердилась на вас за то, что вы заметили эту ошибку.
– Не смогу ли я вам помочь, мадам?
Я опускаюсь перед ней на колени, она протягивает мне ноги, продолжая писать; я расшнуровываю ее сапожки, передаю их ей, затем я расстегиваю подвязки ее панталон, чтобы их снять и доставить мне удовольствие видеть, и еще большее – потрогать ее икры, но она говорит мне, прервав свое письмо:
