Мы провели пять часов в полном и общем удовлетворении, но более всех казался таким посол. М. М. имела вид человека, довольного своим творением, я смотрел на все с одобрением. К. К. выглядела победительницей, видя, что нравится всем троим, и была не в курсе того, что иностранец интересуется, в основном, ею. Она глядела на меня с улыбкой, а я слушал голос своей души: она внушала мне подумать над различием между этой светской компанией и той, столь низменный образчик которой дал ей ее брат в прошлом году.
В восемь часов заговорили об уходе, и посол возобновил комплименты. Поблагодарив М. М. за ужин, приятней которого он в жизни не имел, он обязал ее посетить, в свою очередь, свой, послезавтра, спросив меня, явно для проформы, не доставлю ли я ему такое же удовольствие. Мог ли он сомневаться в моем согласии? Не думаю. С этим аккордом мы и расстались.
Размышляя на следующий день над этим показательным ужином, мне нетрудно было предвидеть, чем дело закончится. Посол владел путями к сердцу женщины, питающими любовь. Сладострастник по натуре, он пользовался этим; играя на чувственности, он будил желания, без которых не может быть наслаждения. Я видел ясно, что он влюбился в К. К., и не мог предположить в нем склонности довольствоваться только светом ее прекрасных глаз. Я был уверен, что он вынашивает проект, в котором М. М., несмотря на всю свою лояльность, играет роль распорядительницы, но так непрямо, с такой деликатностью, что очевидное должно было от меня ускользнуть. Хотя у меня и не было намерения заходить в своей любезности слишком далеко, я предвидел, что мне уготовано, в конце концов, быть обманутым, и что К. К. у меня уведут. Я не думал ни соглашаться с этим, ни препятствовать. Зная свою женушку как неспособную пойти на какие-то крайности, которые могли бы мне не понравиться, я предпочел закрыть на все глаза, полагаясь на трудности, которые возникнут при попытке ее соблазнения. Это была интрига, в которой я опасался всяких последствий, но в то же время мне было любопытно узнать, чем дело кончится. Я знал, что эта заключительная реплика об ужине говорит только о продолжении той же пьесы, я был уверен, что произойдут важные изменения.
Все, что мне казалось необходимым делать, это не менять поведения, и, задавая тон, предлагать обстановку, которая сорвет их замыслы. Но после всех этих рассуждений, неопытность К. К., которая, несмотря на все свои приобретенные познания, была все же новичком, заставляла меня трепетать. Можно было внушить ей представление о том, что она должна проявить вежливость, но деликатность души, которую я знал за М. М., должна была в этом успокоить. После того, как она видела, как я провел десять часов наедине с этой девушкой, и уверившись, что я имею намерение на ней жениться, я не мог предположить ее способной на такое черное предательство. Все эти размышления, которые, в сущности, являлись ничем иным как рассуждениями слабого и жалкого ревнивца, ни к чему не привели. Мне оставалось только оставить все как есть и наблюдать.
