Да ведь они, похоже, пытаются как-то его утешить. Его, своего командира… Вот уж никуда не годится.
- Ладно… Послушайте, а может, их заминировали? - встрепенулся Тимофей.
- Ложбина не минирована, - сказал Страшных, - я проверял.
- А если мы их взорвем?
Он поглядел в глаза товарищам. Страшных отвел взгляд. И Залогин отвернулся.
- А что, можно, - сказал Чапа. - Управимся враз. - Он не понял, почему так изумленно взглянули на него пограничники, и торопливо пояснил: - Если не чесать по-дурному языком, то наши, когда бы сюда ни вернулись, не дознаются, чья работа. Выходит, обойдется без шухеру. А германец если наскочит - во что с этого будет иметь…
И Чапа показал, что с этого будет иметь германец.
Страшных приволок танковый брезент, расстелил в тени терновника; тень была не плотная, легкая, пропускала дыхание солнца, что было совсем не лишним - лощина оказалась сырой. Тимофей едва лег на брезент - словно провалился. И уже не слышал, как с него стянули сапоги и портянки, расстегнули драгунскую куртку и накрыли одеялом.
В этот день они не стали уничтожать танки. Мало ли что! А вдруг завтра на шоссе появятся свои? Утро вечера мудренее. К тому же двигаться дальше сейчас они не могли: у Тимофея начался жар, он никого не узнавал и бредил, и Чапа Сказал: раз нет лекарств, надо пустить кровь, он видел, как это делал их коновал, и всегда помогало. Но Герка сказал, что не позволит, мол, к ночи всегда больным становится хуже; другое дело, сказал он, холодный компресс на голову и на рану. На том и порешили.
После ужина их потянуло в сон.
- Давайте разберемся насчет дежурств, - сказал Залогин. - Только, чур, не я первый!
- Мальчик шутит? - сказал Страшных. - Зачем нам эта роскошь?
- Ну как же, дядя, - растерялся Залогин, - порядок вроде такой… Да и за командиром присмотреть…
- Кончай базарить, - отрезал Страшных. - Во-первых, какой Тимке от нас прок? Одни слюни. А во-вторых, кто припрется в эту дыру ночью? Я правильно говорю, Чапа?
- Солдат спить, а служба идеть, - сказал Чапа.
Этот древний аргумент оказался и наиболее весомым. Они натаскали в тридцатьчетверку молоденького лапника, сверху навалили травы. Было тесновато, зато ложе роскошное. Они задраили люки, изготовили к бою пулеметы - мало ли что! - Ромка и Герка еще какое-то время ворочались и даже успели разок поспорить, но Чапа едва прислонил голову в уголок - тут же засопел.
История его была простая.
Служил он в стрелковом полку ординарцем командира роты. Каким он был ординарцем - хорошим или плохим, предупредительным или растяпой - не суть важно; зато со всей ответственностью можно сказать, что Чапа был простодушен, за что и поплатился в первый же день войны. Естественно, пострадавшим оказался его лейтенант. Выяснилось это не сразу, когда полк подняли ночью по тревоге и стало известно, что война, а несколько погодя, когда после десятичасового непрерывного марша полк одолел чуть ли не полсотни километров, вышел на исходный рубеж и стал окапываться. Только тут подоспел лейтенант, догнал-таки свою роту и в первую же минуту обнаружил Чапину оплошность.
