Левый сапог остался внизу, в норе.
Лейтенант прошел назад, но теперь заметить Ромку с дорожки было мудрено, разве что специально его бы искали. Однако со стороны он был виден преотлично, поэтому не стал испытывать судьбу, и, как только немец отошел подальше, отполз в глубину развалин, в укромное местечко за уцелевшим куском стены, которая прежде разделяла коридор и кабинет для политзанятий. Масляная краска со стороны коридора обгорела и полопалась, и сейчас было похоже, будто на эту стену наляпали грязной мыльной пены, она высохла, но неопрятные круги и разводы остались. И еще остались два железных крюка, на которых всегда висела рама для стенгазеты. Рамы не было; может, сорвалась, а скорее просто сгорела.
Ромка сел. Стащил с ноги уцелевший сапог. Пошевелил разопревшими пальцами. По стерне таких ног и на сто метров не хватит. Ничего, надо будет - и по стерне пойдут как миленькие, безжалостно решил Ромка. Потом он поглядел на руки.
Странно, что они не болят, подумал он. Наверное, уже отболели свое, а теперь у них какое-нибудь нервное замыкание. Шок. Паралич осязательных центров. Но это шуточки, а все-таки странно, почему они не болят. Вроде должны бы.
Пальцы и ладони были изрезаны и разбиты; что называется, на них места живого не было. Кровь, замешанная кирпичной пылью, засохла хрупкой бугристой корой. Ромке показалось на миг, что пальцы оцепенели и он их теперь не сможет согнуть. Как бы не так! Держа руки перед лицом, он стал сжимать пальцы нарочно медленно. Из-под сгибов между фалангами проступила свежая кровь. Не обращая на нее внимания, Ромка сжал пальцы в кулак, стиснул что было силы. Хорош! Еще как послужит!
Это было не самоистязание. Просто ему надо было еще раз убедиться, что он остался прежним, что в нем не сломалась даже самая маленькая пружинка.
А сломаться было от чего. Самым жутким, конечно же, был первый момент, когда казарма рухнула и какая-то глыба, пробив топчан, сунулась в матрац тупым тяжелым углом и давила Ромке между лопатками, выламывая позвонки. Насколько позволяла высота, Ромка стоял под топчаном на четвереньках, упирался в пол и что было сил давил вверх навстречу глыбе, а она ломала, ломала ему спину, но он не уступал, держался и только кричал от боли: «Аааааа!!!» - кричал, но держался, потому что, если б он уступил и лег на пол - это был бы конец.
Он не помнил, как это кончилось. Не знал, сколько был без памяти. Очнулся в темноте. Понял, что лежит на, правом боку на остром щебне. За спиной был все тот же матрац.
