— Брат, меня прозвали Оленем Анжуана, как тебя прозвали Львом, — ответил Назим.
— Да, но, как и олень, ты можешь попасть в ловушку. Надо все предусмотреть, чтобы они не могли тебя поймать, чтоб ты ускользнул из их рук. Вот стекло, чтобы срезать твои волосы, вот кокосовое масло, чтобы намазать твое тело. Иди сюда, брат, я сейчас сделаю из тебя настоящего беглого негра.
Назим и Лайза вышли на лужайку, и при свете звезд Лайза осколком бутылки начал брить голову своему брату так умело, как не мог бы сделать лучшей бритвой самый ловкий брадобрей. Когда была закончена эта операция, Назим сбросил лангути; брат полил его плечи кокосовым маслом из фляги, а молодой человек растер масло рукой по всему телу. Так, умащенный с головы до ног, красивый негр с Анжуана стал похож на античного атлета, готовящегося к борьбе.
Но, чтобы совсем успокоить Лайзу, нужно было произвести еще одно испытание. Лайза, как Алкид, мог остановить лошадь, схватив ее за задние ноги, и лошадь напрасно старалась бы вырваться из его рук. Лайза, как Милон Кротонский, хватал быка за рога и взваливал его себе на плечи или повергал к своим ногам. Если Назим сможет вырваться из его рук, значит, вырвется из рук кого угодно. Лайза схватил Назима за руку и сжал пальцы изо всей силы своих железных мускулов. Назим потянул свою руку, и она выскользнула из этих тисков, как угорь из рук рыболова. Лайза схватил Назима вокруг пояса, прижав его к груди, как Геркулес — Антея; Назим уперся в плечи Лайзы и выскользнул из объятий брата, как змея проскальзывает между когтями льва. Только тогда Лайза успокоился: Назима нельзя было захватить врасплох, и если бы пришлось состязаться в беге с оленем, Назим опередил бы оленя, чье имя стало его прозвищем.
Тогда Лайза отдал Назиму флягу, на три четверти полную кокосовым маслом, советуя беречь его тщательнее, чем корни маниоки, которые должны утолить его голод, и воду для питья. Назим обмотал флягу ремнем, а ремень привязал к поясу.
Потом оба брата, взглянув в небо и поняв по расположению звезд, что миновала полночь, направились к утесу Черной реки и скоро исчезли в лесах, покрывающих подножие горы Трех Сосцов. Но шагах в двадцати от зарослей бамбука, где произошел переданный нами разговор, вдруг медленно поднялся какой-то человек; прежде он лежал неподвижно, так что его можно было принять за упавший ствол одного из деревьев, среди которых он прятался. Словно тень проскользнув в чащу, он на секунду появился на опушке леса и, угрожающе махнув рукой вслед двум братьям, едва они исчезли, бросился в сторону Порт-Луи.
