— Это правда, — сказал Бобр, — Антонио знает занятные истории и поет забавные песни.
— Но если Антонио не поет песни и ничего не рассказывает, — продолжал Малаец, — что тогда происходит? Да, все спят — устали целую неделю работать. Тогда нет и берлока: ты, Бобр, перестаешь мастерить бамбуковые стулья, ты, Папаша, не делаешь деревянных ложек, у тебя, Тукал, гаснет трубка, а у тебя, Камбеба, не жарится банан, не правда ли?
— Правда, — хором ответили все, а не только те рабы, кого назвал Антонио. Лишь Назим хранил презрительное молчание.
— Тогда вы должны быть благодарны тому, кто рассказывает вам занятные истории, чтобы вы не заснули, поет вам забавные песни, чтобы рассмешить вас.
— Спасибо, Антонио, спасибо! — послышалось отовсюду.
— Кроме Антонио, кто может рассказать вам что-нибудь?
— Лайза; Лайза тоже знает очень занятные истории.
— Да, но его истории наводят на вас ужас.
— Это правда, — согласились негры.
— А кроме Антонио, кто может спеть вам песни?
— Назим; Назим знает очень забавные песни.
— Да, но от его песен вы плачете.
— Это правда, — откликнулись негры.
— Значит, один лишь Антонио знает песни и истории, которые вас смешат.
— Это тоже правда, — подтвердили негры.
— А кто пел вам песенку четыре дня тому назад?
— Ты, Малаец.
— Кто рассказал вам историю три дня тому назад?
— Ты, Малаец.
— Кто пел вам песню позавчера?
— Ты, Малаец.
— А кто вчера позабавил вас историей?
— Ты, Малаец.
— Ну, а кто сегодня спел вам песню и собирается рассказать историю?
— Ты, Малаец, как всегда ты.
— Значит, благодаря мне вы развлекаетесь за работой, получаете больше удовольствия от курения и не спите, пока жарятся ваши бананы. А так как я не могу ничего делать, потому что жертвую собой для вас, было бы справедливо, чтобы за мои труды мне что-нибудь дали.
Справедливость этого замечания поразила всех, однако же долг историка — говорить только правду, и это заставляет нас признать, что лишь несколько голосов, вырвавшихся из самых наивных сердец в этом собрании, ответили согласием.
— Так, значит, — продолжал Антонио, — будет справедливо, если Тукал даст мне немного табаку, чтобы я мог курить в своей хижине, не так ли, Камбеба?
— Это справедливо! — вскричал Камбеба в восторге от того, что налогом облагается не он, а кто-то другой.
И Тукалу пришлось разделить свой табак с Антонио.
— Кроме того, — продолжал Антонио, — я потерял свою деревянную ложку. У меня нет денег, чтобы купить другую, ведь, вместо того чтобы работать, я пел песни и рассказывал вам истории, поэтому было бы справедливо, если бы Папаша дал мне ложку, чтобы я мог есть похлебку. Правда, Тукал?
