— В чем?
— Такой эмоциональный момент…
— Да?
— Мы давно уже знакомы, и я подумал, что тебе нужно знать.
Стоя одной ногой в лиловой штанине, я был весь внимание. Остальные тоже замерли.
— Я думаю, тебе нужно знать, что ты никогда не привлекал меня как мужчина.
А Карло подслушивал.
— Вот так не везет! — сказал он. — Похоже, спать ты будешь с женой, никуда не деться.
Кенни, Карло и я — хорошенькая команда! На следующее утро мы втроем поднимались по ступеням Ратуши: мистер Лиловый, мистер Абрикосовый и Кенни, мистер Бирюзовый — гей-версия «Бешеных псов». Три пастельных мушкетера, жених и двое шаферов, затуманившие взор чиновника-регистратора.
— Эээ… кто тот джентльмен, который собирается жениться?
Джентльмен? Это я-то? Со своим тройным выводком?
Выводок стоял вместе с бабушкой и дедушкой. На Глории была блестящая зеленая юбочка и такой же жакет. Она подошла ко мне и поцеловала.
— Ты такой красивый, папа!
— А ты какая красавица! (И с каждым днем все больше похожа на маму!)
Джед шарил в кармане. Что у него там — бусы? Стегозавр?
— Джед, у тебя все хорошо?
— Да.
— Точно?
— Точно.
— Ты не забудешь, что я тебя люблю?
— Нет. (Сынок, гуляй побольше. Так хочется твоей маме.)
И, наконец, Билли. Глаза его расширены, лицо сияет, парик сидит косовато.
— Привет, пап!
— Привет. Потрясающе выглядишь, Белоснежка! (Как гордилась бы тобой мама, будь она здесь!)
А вот и невеста. Отец ведет ее под руку и лучится от счастья. Она великолепна: и жакет, и брюки, и лиловый цвет. На свадьбах обыкновенно полно китча, но у нас все по-другому. Ни капли пошлятины.
— Ты как картинка, — шепнул я.
— Хочешь меня купить? — улыбнулась она.
— Зови меня Саатчи и предлагай свою цену.
Кенни открыл коробочку с кольцом. Карло подал его мне. Я — надел на палец Анджеле. Затем я произнес «Да».
В Венеции шли дожди. Съежившись под плащами, мы шмыгали между ливнями из одного кафе в другое, тоннами поглощали мороженое, наблюдали за промокшими туристами, что выстраивались в очереди вдоль деревянных помостов вокруг многолюдной площади Сан-Марко. Очереди сходились у знаменитого собора, ибо только так можно было, никуда не плывя, добраться до прославленных шедевров эпохи Возрождения внутри собора. Я спросил у Анджелы:
— Как ты думаешь, лет через четыреста будут люди приезжать издалека, чтобы полюбоваться на дома моей отделки?
— Наверняка, — ответила она.
Романтическая была сцена. Официанты сновали между столиками, убеждаясь на собственном опыте, что все англичане сумасшедшие; под аккомпанемент плещущихся волн пианист наигрывал на якобы «Стейнвее». Мы отмечали тридцатичетырехлетие Анджелы, размышляли о будущем и держались за руки.
