Когда Билли отдали в детский садик, разбив сердце бедняжке Эстер, у него уже сформировался широкий круг интересов, включающий, в частности, прыжки в воду:
— Пап! Смотри, как я в лужу прыгаю!
И переработку мусора:
— Пап, смотри, какую я хорошую дрянь нашел!
И музыкальную импровизацию:
— Пап, послушай, как я буду попой трещать!
Потом он оказался большим ценителем экстравагантной одежды. Его звездный час настал летом, когда в школе приближался фестиваль и дети готовили маскарадные костюмы. Глория нарядилась колдуньей, Джед — пиратом. А Билли?
— А я хочу быть Белоснежкой!
Отговорить его не удавалось никаким способом. В поисках соответствующего костюма он уже рылся в шкафу с нарядами Глории, где добыл платье с корсажем и пышными рукавами, а парик завершил ансамбль.
— Но почему Белоснежкой? — спросил я.
— Она умеет кружиться! И еще у нее есть губная помада!
Я пытался его вразумить:
— А зато эти все гномы в доме палец о палец не ударили! Они тебя замучат хозяйством, ты света белого с ними невзвидишь, целыми днями будешь штопать Простаку носки!
Билли не проникся.
— Ее кролики любят. И птички тоже!
Имя Билли придумала его мать. Она думала назвать его Просто Уильямом[9]. Так в ней проявлялась сентиментальность, которую я прежде считал очаровательной чертой характера, но теперь уже признавался себе, что терпеть ее не могу. Странно, как все меняется. Я допускаю, что у моего сына и у Ричмала Кромптона есть нечто — мальчишеская неутомимость. Но вряд ли тот парень разделяет любовь Билли к переодеванию. Или к готовке. Кухней Билли заинтересовался, когда только учился ходить. К концу дня он ужасно уставал и находил успокоение, обняв меня за ногу, когда я готовил спагетти по-болонски. О, сколько раз мы с ним зависали над горячими тарелками! О, наш бессмертный диалог!
Билли:
— Папа у нас готовщик!
Папа:
— Это точно!
Билли:
— Пап, а давай я тебе помогу?
Папа:
— Ох. Ну если уж тебе так приспичило.
«Помогая» мне на кухне, Билли заходил в тот мир, куда не ступали его старшие брат и сестра, особенно после того, как их мать ушла из дома. Долгими зимними вечерами, когда Глория усаживалась смотреть шоу Опры или «Голого повара», а Джед как всегда прятался в своей комнате, Билли наблюдал мои старые фокусы с хлебами и рыбой. Иисус фокусничал по-своему, а я — с помощью «Таппервер». Несколько месяцев на грани бедности научили меня уважительней относиться к еде. Ни одна тарелка фасоли не остывала настолько, чтобы остатки нельзя было сунуть в пластиковый контейнер и разогреть мне завтра на обед. Ни одна недоеденная картофелина не признавалась достаточно старой, чтобы ее нельзя было размять в пюре и подать в качестве свежего блюда. Ни одно яйцо не превышало срок годности настолько, чтобы его нельзя было сварить и съесть во имя домашней экономии. У нас, как порой замечал Билли, ничего не выбрасывалось.
