— Тогда в чем дело? — мадам Канижай приблизилась к Кате и попыталась заглянуть ей в лицо. — Я думала, что все наши распри позади. Тем более, что это кольцо окончательно убедило меня в том, что вы действительно княжна Шехонская.
— Знаете, мадам, — сказала Катя, — эта внезапная доверчивость поражает меня так же, как ваше прошлое недоверие. Я не могу понять причин ни того, ни другого. На основании ваших собственных, непонятных для меня умозаключений, вы вместе с вашей дочерью то объявляете меня самозванкой, то вдруг неожиданно проникаетесь верой в мою честность. Что, собственно говоря, может доказывать это кольцо? Быть может, я его украла, а вам продолжаю лгать?
Габриэла негромко рассмеялась:
— Мадемуазель Катерина, вы не перестаете удивлять меня своей оригинальностью! Никогда прежде не встречала такой своеобразной девушки, а уж поверьте, я их повидала немало. Бьюсь об заклад, что когда вы выйдете в свет, вся Москва будет у ваших ног!
— Спасибо, мадам, — Катя иронически поклонилась. — Если мы еще когда-нибудь встретимся, я непременно сообщу вам, насколько близки вы оказались к истине.
— Ну все, довольно, мадемуазель Катерина, — лицо баронессы стало серьезным. — Я знаю, что мы виноваты перед вами, и я, и Оршика. Я от всего сердца прошу у вас прощения за все причиненные обиды и недоверие, и спрашиваю вас: что я могу сделать для того, чтобы вы нас простили? Я уверена, — она оглянулась на дочь, — что и Оршика тоже захочет принести вам свои извинения.
Оршола покраснела так, что веснушки начисто исчезли под багровым румянцем, и метнула на мать недовольный взгляд. Но едва она открыла рот, Катя перебила ее:
— Не трудитесь, мадемуазель. Все, что вы обо мне думаете, вы уже высказали ночью. Не стоит повторяться. Сердечно благодарю вас, и не поминайте лихом!
И княжна вышла из комнаты, едва удержавшись, чтобы не хлопнуть дверью. Прошла мимо смотрителя в сени и без сил прижалась лбом к двери чулана, где еще несколько часов назад сидел под замком Драгомир.
Ну почему она такая стоеросовая дура, почему?!! У нее просят прощения, обещают довезти до дома, а она, вместо того, чтобы спрятать подальше свою идиотскую гордыню, срывается и сжигает за собой мосты. После всего, что было сказано, ей и вправду остается только одно: идти, куда глаза глядят, в надежде, что долгий путь все-таки приведет ее в Первопрестольную…
Но ведь именно это решение она и приняла еще ночью. Что изменилось?.. Баронесса верит ей сейчас, но кто даст гарантию, что в ближайшем будущем очередной каприз не заставит ее снова изменить мнение?
