Глава 16
«Венеция умирает дважды»
– Я не долго стоял на перепутье, когда надо было решать, где закладывать камни будущего дома, – вспомнил Джанни Версаче. – Камни Калабрии – это камни юности, поросшие травами забвения. Рим? Это – прекрасно. Это – вечность. Однако вечность хороша, по-моему, для созерцания издалека, для описания вечности, ее философского осмысления. Я напишу, что думаю о Риме. Создам мои рисунки потерянного Рима. Но только потом… после 2000 года, – говорил Джанни Версаче.
– Для работы я выбрал Милан. Для заокеанских расчетов – Нью-Йорк. Для вдохновения – Флоренцию, для мечты и отдыха – Париж, для развлечения – Майами, для мига фантазии и долгих раздумий – Венецию… Я убежден, что стоит мессы и свеч – не только город на Сене, но самое удивительное архитектурное детище Земли – город на Лагуне – Венеция. В этом я убежден…
Не знаю, убедил ли вас, читатель, Джанни Версаче, но меня он убедил еще в 1987 году, когда я впервые взглянул «глазами кутюрье» на великие города Италии, начал понимать мир встреч и окружение модельера. Об этих городах как дань памяти мой рассказ.
Венеция стоит мессы…
Молодой римский стилист Гай Маттиоло (это его и Лагерфельда предлагали на пост главного модельера) удивил даже самое богатое и смелое воображение жителей Вечного города: на Сенаторской площади перед Капитолием при помощи уникальных декораций создал «мираж», заставил временно поверить всех присутствующих (этому позавидовал бы даже Дэвид Копперфилд), что они находятся не в центре Рима, а на площади Святого Марка в Венеции. Достойно фантазии Версаче. Недаром Маттиоло уже называют Версаче XXI века.
Все воспроизведено в деталях и тонкостях: и средневековые дворцы Венеции, и очертания великого собора Сан-Марко, и колокольня… Словно «голуби» на площади – знаменитые модели на импровизированных мостах-подиумах. Здесь Карла Бруни, Надежде, Стейси Янг; символ мужской красоты и силы – Маркус…
Чем вызвана идея сфилаты? Патриотизм, федерализм, протест против действий политического движения «Лига Севера» во главе с Умберто Босси, стремящегося с сепаратизму, отделению промышленно развитого Севера от экономически отсталого Юга и коррумпированного Центра? Сам Гай Маттиоло, как и Джанни Версаче, не причисляет себя ни в каким политическим течениям. Он признает себя только римлянином, а Рим олицетворяет всю Италию. Он не подвержен никакому влиянию, но, как и Джанни Версаче, считает, что «Венеция стоит мессы и свеч», не может быть «вырублена из единой итальянской материи». «Город Дожей 1700-х годов, – говорил Гай, – это не Венеция Ее Святейшество 1900-х. Венеция непокорна, несгибаема, но и неотделима от Рима». Так я понял смысл сфилаты Гая Маттиоло, сфилаты, посвященной Джанни Версаче и самой Венеции, о которой мы, кажется, знаем много, а на самом деле предстоит еще сделать немало исторических открытий.
