— Конечно, однажды вернемся, — ответила она.
Покосившись на Генри, она пожалела, что позволила горечи просочиться в голос.
— Флора, не прекращай верить, — взмолился Генри.
Они прибыли в участок. Уоллес вывел из машины сначала Генри, затем Флору. Они миновали стайку голодных детей, что шатались около участка.
— Ну-ка, кыш отсюда, — велел Уоллес. Детишки разлетелись кто куда, словно сухие листья.
— Мне бы хотелось воспользоваться правом на звонок, — сказал Генри.
— Всему свое время. — Уоллес отвел Флору в камеру и расстегнул наручники. Кровоток начал восстанавливаться, запястья заныли. Дверь захлопнулась. Камера была маленькой, темной и грязной, с дыркой для туалета в полу и продавленной койкой.
Укладываясь на тонкий матрас, Флора поняла, что ей никто не предложил кому-то позвонить. Не то чтобы это имело значение. Бабушка мертва. Шерман на другом конце штата закупает спиртное у своего недорогого поставщика и не вернется до самого вечера, да и все равно ни у него, ни у других музыкантов нет телефонов. За ней некому прийти.
Глава 38
Сначала бабушка. Теперь вот это. Больше всего на свете Флора хотела уснуть, на время забыть всю скорбь мира, но сон не шел. В камере было сыро и плохо пахло — полная противоположность небесам. Где-то в сумраке жужжала муха. Флоре не хотелось думать, что та ест. Она попыталась представить себя в самолете, оставляющей прежнюю жизнь позади, но ничего не получилось. Она прислонилась к шершавой влажной стене и попробовала отрешиться.
И тут до нее донесся голос Генри. Он пел. Прежде ей никогда не приходило в голову, что он тоже умеет петь. Его голос как будто был создан для ее ушей. Флора подвинулась ближе к решетке, чтобы слышать лучше.
Песня была незнакомой, но Флоре она тут же показалась родной, как собственная кожа.
Ты — на небе луна,
Я — морская волна.
Меня тянет к тебе,
Где бы ты ни была.
Небеса против нас
И хотят разлучить.
Расстоянье меж нами
Может сердце разбить.
Но однажды твой свет
Обожжет мою кожу.
И однажды волна
Вглубь затянет тебя.
И с луною волна,
Обещаю, однажды
Вместе будут навек —
Ты и я.
Однажды. На памяти Флоры это слово всегда было связано с неизбежностью смерти, собственной и всех, кого она любила. «Однажды» всегда внушало ей страх. Но эта песня позволила ей взглянуть на это слово под другим углом, под которым оно несло меньше боли.
С каждым куплетом горе по бабушке, ярость на сложившееся положение, вина перед Генри понемногу меркли. Флора могла бы вечно слушать эту песню, купаться в ее волшебстве. Но этому не суждено было случиться. Размеренное хлопанье в ладоши и стук каблуков по бетону разрушили очарование. Генри оборвал строчку.
